Видимо, никому из нас не сделаться памятником

L'Officiel Hommes
25.05.2015
ТЕКСТ: admin

Нам никогда не сделать интервью с Иосифом Бродским — грустно поняли мы вчера, отмечая день рождения поэта. Впрочем, поунывав самую малость, мы решили, что где наша не пропадала: если мы хотим интервью, то мы его получим. Подготовив список самых главных вопросов, мы задали их пусть не самому Бродскому, но его уполномоченному наследию: его стихотворениям. В

ПОДЕЛИТЬСЯ

2(1)

Нам никогда не сделать интервью с Иосифом Бродским — грустно поняли мы вчера, отмечая день рождения поэта. Впрочем, поунывав самую малость, мы решили, что где наша не пропадала: если мы хотим интервью, то мы его получим. Подготовив список самых главных вопросов, мы задали их пусть не самому Бродскому, но его уполномоченному наследию: его стихотворениям.

В архивах КГБ вы значитесь как «кумир подпольной литературы». И каково это, быть им?

 Хотелось бы думать, что пел не зря.

Что то, что я некогда звал «заря»,

будет и дальше всходить, как встарь,

толкая худеющий календарь.

Хотелось бы думать, верней — мечтать,

что кто-то будет шары катать,

а некто — из кубиков строить дом.

Хотелось бы верить (увы, с трудом),

что жизнь водолаза пошлет за мной,

дав направление: «мир иной».

Постыдная слабость! Момент, друзья.

По крайней мере, надеюсь я,

что сохранит милосердный Бог

того, чего я лицезреть не смог.

С другой стороны, пусть поймет народ,

ищущий грань меж Добром и Злом:

в какой-то мере бредет вперед

тот, кто с виду кружит в былом.

А тот, кто – по Цельсию – спит в тепле,

под балдахином и в полный рост,

с цезием в пятке (верней, в сопле),

пинает носком покрывало звезд.

А тот певец, что напрасно лил

на волны звуки, квасцы и йод,

спеша за метафорой в древний мир,

должно быть, о чем-то другом поет.

 

Расскажите о своей жизни в России, до эмиграции.

Мы жили в городе цвета окаменевшей водки.

Электричество поступало издалека, с болот,

и квартира казалась по вечерам

перепачканной торфом и искусанной комарами.

Одежда была неуклюжей, что выдавало

близость Арктики. В том конце коридора

дребезжал телефон, с трудом оживая после

недавно кончившейся войны.

Три рубля украшали летчики и шахтеры.

Я не знал, что когда-нибудь этого больше уже не будет.

 

И что вы чувствовали, когда поняли, что не будет?

 Сохрани мою тень. Эту надпись не нужно стирать.

Все равно я сюда никогда не приду умирать,

Все равно ты меня никогда не попросишь: вернись.

Если кто-то прижмется к тебе, дорогая стена, улыбнись.

 83686870_Volkova_Marianna__Iosif_BRODSKIY

 

Возможно, это и неплохо: разве настоящему поэту не нужно страдать, чтобы писать?

 Не следует настаивать на жизни

страдальческой из горького упрямства.

Чужбина так же сродственна отчизне,

как тупику соседствует пространство.

 

И как первое время вам жилось и писалось на этой чужбине?

Райские птицы поют, не нуждаясь в упругой ветке.

 

Многие ваши современники, например, Соломон Волков, говорит о том, что вы переживали судебные процессы и эмиграцию довольно легкомысленно и просто. Это было так, на самом деле?

Когда теряет равновесие

твое сознание усталое,

когда ступеньки этой лестницы

уходят из под ног,

как палуба,

когда плюет на человечество

твое ночное одиночество, —

ты можешь

размышлять о вечности

и сомневаться в непорочности

идей, гипотез, восприятия

произведения искусства,

и — кстати — самого зачатия

Мадонной сына Иисуса.

Но лучше поклоняться данности

с глубокими ее могилами,

которые потом,

за давностью,

покажутся такими милыми.

 

То есть вы выбрали для себя путь смирения, по большому счету?

Да. Лучше поклонятся данности

с убогими ее мерилами,

которые потом до крайности,

послужат для тебя перилами

(хотя и не особо чистыми),

удерживающими в равновесии

твои хромающие истины

на этой выщербленной лестнице.

 

Какую самую большую обязанность возлагает на вас то, что вы – поэт?

 Запоминать пейзажи

за окнами в комнатах женщин,

за окнами в квартирах родственников,

за окнами в кабинетах сотрудников.

Запоминать пейзажи

за могилами единоверцев.

Запоминать,

как медленно опускается снег,

когда нас призывают к любви.

 Запоминать,

как над бесприютной землею

простирает последние прямые руки

крест. Лунной ночью

запоминать длинную тень,

отброшенную деревом или человеком.

Лунной ночью

запоминать тяжелые речные волны,

блестящие, словно складки поношенных

брюк. А на рассвете

запоминать белую дорогу,

с которой сворачивают конвоиры,

запоминать,

как восходит солнце

над чужими затылками конвоиров..

И, видимо, даже самые страшные события жизни перемалывать в стихи – такие, например, как смерть родителей. Вы ведь так и ни разу не увидели их после того, как эмигрировали? До их последнего момента?

Видимо, никому из

нас не сделаться памятником. Видимо, в наших венах

недостаточно извести. «В нашей семье, — волнуясь,

ты бы вставила, — не было ни военных,

ни великих мыслителей».

Остается, затылок от взгляда прикрыв руками,

бормотать на ходу «умерла, умерла», покуда

города рвут сырую сетчатку из грубой ткани,

дребезжа, как сдаваемая посуда.

 

И также с момента отъезда вы не виделись и с Мариной Басмановой, разрыв с которой, как вы сами говорили, огорчал вас куда больше, чем поклепы и судебные процессы. Как вы выдерживали расстояние?

Ты снилась мне беременной, и вот,

проживши столько лет с тобой в разлуке,

я чувствовал вину свою, и руки,

ощупывая с радостью живот,

на практике нашаривали брюки

и выключатель. И бредя к окну,

я знал, что оставлял тебя одну

там, в темноте, во сне, где терпеливо

ждала ты, и не ставила в вину,

когда я возвращался, перерыва

умышленного. Ибо в темноте —

там длится то, что сорвалось при свете.

Мы там женаты, венчаны, мы те

двуспинные чудовища, и дети

лишь оправданье нашей наготе.

В какую-нибудь будущую ночь

ты вновь придешь усталая, худая,

и я увижу сына или дочь,

еще никак не названных, — тогда я

не дернусь к выключателю и прочь

руки не протяну уже, не вправе

оставить вас в том царствии теней,

безмолвных, перед изгородью дней,

впадающих в зависимость от яви,

с моей недосягаемостью в ней.

 1

 

Свое отношение к жизни вы достаточно полно выразили в стихотворении «Я входил вместо дикого зверя в клетку» …

…выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,

жил у моря, играл в рулетку,

обедал черт знает с кем во фраке.

С высоты ледника я озирал полмира,

трижды тонул, дважды бывал распорот.

 

Да, именно. В конце вы говорите «Но пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность». То есть с жизнью – понятно. А что со смертью?

Не хочу умирать. Мне не выдержать смерти уму.

Не пугай малыша. Я боюсь погружаться во тьму.

Не хочу уходить, не хочу умирать, я дурак,

не хочу, не хочу погружаться в сознаньи во мрак.

Только жить, только жить, подпирая твой холод плечом.

Ни себе, ни другим, ни любви, никому, ни при чем.

Только жить, только жить и на все наплевать, забывать.

Не хочу умирать. Не могу я себя убивать.

 

В общем, боитесь?

Бессмертия у смерти не прошу.

Испуганный, возлюбленный и нищий, —

но с каждым днем я прожитым дышу

уверенней и сладостней и чище.

Как широко на набережных мне,

как холодно и ветрено и вечно,

как облака, блестящие в окне,

надломленны, легки и быстротечны.

И осенью и летом не умру,

не всколыхнется зимняя простынка,

взгляни, любовь, как в розовом углу

горит меж мной и жизнью паутинка.

И что-то, как раздавленный паук,

во мне бежит и странно угасает.

Но выдохи мои и взмахи рук

меж временем и мною повисают.

Да. Времени — о собственной судьбе

кричу все громче голосом печальным.

Да. Говорю о времени себе,

но время мне ответствует молчаньем.

 

Какую главную мудрость вы вынесли за свою жизнь?

По сути дела, куст похож на все.

ПОДЕЛИТЬСЯ
На сайте доступны аудиозаписи статей, подкасты и рекомендации стилистов в аудио-формате. Такие материалы отмечены соответствующим знаком(слева).