Судя по прогнозам, которыми пестрит современная кинокритика, в скором времени на больших и малых экранах нас ждет повальное увлечение фобиями и маниями викторианской эпохи. В решающей битве за умы и желания зрителей особая роль отводится новому фильму Гильермо дель Торо «Багровый пик», премьера которого уже объявлена как «одно из самых значительных кинособытий года». Этот викторианский хоррор не только заново переосмысливает и возводит на новый качественный уровень все жанровые клише – старинный мрачный замок, бледный таинственный красавец, леденящие душу призраки – но и заставляет задуматься, почему именно сейчас сюжеты и декорации Британии 19 века претендуют на модную тенденцию в современной культуре.
Для возникновения этого тренда почву подготавливали не один год и не скупились на удобрения. «Человек-волк» Джо Джонстона оказался слишком одиозным и провалился в прокате, «Шерлок Холмс» Гая Ричи получился слишком авторским, и, несмотря на успех, больше способствовал «перезагрузке» образа великого сыщика, нежели интересу к эпохе. Но начало было положено, и в скором времени появился телесериал «Penny Dreadful» («Грошовые ужасы»), кроссовер, в котором, по принципу «Лиги выдающихся джентльменов», пересекаются многие персонажи «викторианской готики». В литературе эту тенденцию поддержала Элеанор Каттон, получившая за роман «Светила» Букеровскую премию. И хотя действие романа происходит в Новой Зеландии, а не в Британии, но по стилю и духу это стопроцентный викторианский роман а ля Уилки Коллинз. После этого должен был появится некто талантливый и универсальный, кого кинокритика с удовольствием окрестит трендсеттером и культуртрегером. Выбор пал на Гильермо дель Торо, который и талантлив, и универсален — любителей блокбастеров он радовал бодрыми и зрелищными «Блэйдом» и «Хэллбоем», а ценителей арт-хауса – атмосферным и сюрреалистичным «Лабиринтом фавна». И хотя сам дель Торо считает «Багровый пик» оммажем «Сиянию» Стэнли Кубрика, его эстетическим ориентиром все-таки остается «Дракула» Фрэнсиса Форда Копполы.
Почему же именно сейчас появление на экране «викторианского хоррора» сопровождается прогнозами «новой моды»? Откуда вдруг взялась эта подчеркнутая актуальность персонажей Стокера, Уэллса, Стивенсона, Конан Дойля, Уайльда? Европейские исследователи социокультурных феноменов отвечают — современный мир переживает тот же кризис, что переживало британское общество в эпоху королевы Виктории, только с поправкой на глобализацию.
Этот период британской истории не очень легко поддается краткому описанию, хотя бы потому, что правление королевы Виктории оказалось невероятно длинным, с 1837 по 1901 год. Именно в этот период Британия приобретает статус великой индустриальной и колониальной державы, но за этими опьяняющими экономическими и международными успехами прятались растерянность и крах традиционных ценностных ориентиров. Обществу необходимо было выработать систему защиты от быстро изменяющегося мира, отсюда и «викторианские семейные ценности», и «викторианский кодекс джентльмена», и «викторианская строгая мораль». Однако, эта система защиты имела и свои минусы – проявление регрессивности, эмоциональная сдержанность, сексуальная угнетенность, холодность и скрытность. Старый, устойчивый мир распадался на глазах – зеленые холмы и долины застраивались фабриками, а развитие науки (от Фарадея до Дарвина) ставило под вопрос само происхождение и сущность человека: точно ли он – образ Божий, или все-таки потомок странных существ, выползших миллион лет назад из первобытной грязи? Религиозные фанатики устраивали шествия, не желая мириться с новой родословной человека. Художники-прерафаэлиты вдохновлялись сюжетами из старинных легенд о короле Артуре, в архитектуре процветала неоготика. Предчувствие надвигающейся большой войны, по сравнению с которой осада Севастополя или восстание зулусов с сипаями — детские игры, усиливало истерию, которую усиленно маскировали национальной идеей. Через всю викторианскую эпоху проходит стремление человека каким-то образом укрыться от окружающей реальности или выйти за ее пределы с помощью мистицизма, месмеризма и прочего спиритизма, отыскать духовное начало в бездушной индустриализации, убедить себя в том, что эта самая реальность включает в себя, помимо физики и химии, также и некие иррациональные тонкие материи (именно тогда возникает ажиотаж вокруг фотографий призраков, фей и туманных астральных тел). Все эти факторы плюс популярность «готической литературы», волна которой так и не схлынула с периода романтизма, превратили викторианскую Британию в оранжерею, где культивировались всевозможные «ужасные истории о сверхъестественном».
Аналогичная ситуация складывается и сейчас. После бурных анархических 90-х годов прошедшего столетия наступило похмелье. То, что вчера называлось «свободой», сегодня уже называется «вседозволенностью». То, что вчера оценивалось как «права человека», сегодня превратилось в оголтелое лицемерие. Всевозможные комитеты по охране морали и духовности проталкивают ханжеские запретительные законы, религиозные фанатики всех мастей в угаре борьбы с греховностью то и дело призывают к насилию, политики переписывают историю, политкорректность оказывается инструментом подавления инакомыслящих, виртуальная коммуникативность социальных сетей оборачивается одиночеством в реальности. Предчувствие новой большой войны усугубляется возникающими то тут, то там локальными геополитическими конфликтами. Наступило время разочарования. И прежде всего современный человек разочарован в самом себе, потому как оказалось, что ни научно-технический прогресс, ни социальные усовершенствования, не изменили «гомо сапиенса» в лучшую сторону, не сделали его мудрее и добрее. Религия, наука, культура – все скомпрометировало себя. Мы уже не знаем, что плохо, а что хорошо, потому как истина – она вроде как где-то рядом, но всегда не здесь. Человек подсознательно начинает тянуться к старым романтическим сказкам о вампирах, призраках и ведьмах, потому что устал бояться реального мира, в котором не осталось чудес. Так что, судя по всему, мода на «викторианскую готику» — это всерьез и надолго. И «Багровый пик» — лишь начало.
Текст: Лена Бассе
