Литература и алкоголь постоянно пересекаются. Во многом благодаря культовым писателям, которые не отказывали себе писать пьяными и редактировать трезвыми, искать вдохновение в бутылке и красочно описывать собственные похождения. Вместе с видеолекторием WiseCow рассказываем о легендарных писателях, которые вознесли алкогольную культуру на новый уровень. Рассказ ведет литературный критик Евгений Стасиневич.
Йозеф Рот из всех писателей нашей рубрики наименее известен публике. Как-то так сложилось. Он не совсем подземный классик, каким можно считать, например, Зебельда, тоже австрийского писателя. Хотя "австрийскость" Рота достаточно сомнительного качества. Мы про это поговорим позже. Но Зебельд уже действительно подземный классик, Рот все-таки величина известная, но даже где-то на фоне Музиля он начинает теряться. Все хотя бы слышали о том, что есть "Человек без свойств", если не читали два этих огромных тома. С Ротом как-то сложнее, и непонятно, почему так получилось.
Йозеф Рот родом из Бродов. Городка Броды. И весь его проект, которым он будет заниматься в 30-е годы, все романы, которые сделают его великим, обращаются именно к этой территории. Весь его восточный цикл, который многие не готовы признавать циклом, куда входит очень много романов, начиная от "Иова" и заканчивая "Левиафаном". Это роман об этом галицко-волынском пограничье, откуда он вышел. Они складываются в цикл со своими темами, со своей обреченностью. Тем интереснее, что о нем так мало разговоров.
Рот происходит из провинции, из еврейской семьи. Растит его мама. Он как раз еврей по маме. Но это те евреи, которые помнят какие-то традиции, но не более. Рот в воспоминаниях писал, что его мама, когда грустила, пела украинские песни. Говорит: "Почему-то на Западе принято петь, когда веселятся, а вот у славян, особенно в Центрально-Восточной Европе, — когда грустят. Вот у меня мама пела не еврейские песни, а именно украинские. Они самые грустные". Нельзя, наверное, не согласиться.
Рот едет во Львовский университет. Очень недолго он проучился, так как начал журналистскую карьеру. Он поступает на философию, но уже видит, что хочет быть журналистом. Как многие в этом поколении, как Хемингуэй перед войной, когда закручивается буря истории, все хотят быть на передовой, все хотят об этом писать. Йозеф тоже очень в странном качестве попадает на фронты Первой Мировой. Он начинает там писать, причем начинает писать поэзию, позже возвращается, приезжает в Берлин, показывает наработки, и они всем очень нравятся. Но еще больше нравятся его статьи.
В 20-х годах он делает мощную журналистскую карьеру, когда печатается в самых известных изданиях. Это путь очень многих. Рот всегда говорил, что он начал пить на войне, на фронте. Это та ситуация, в которой были очень многие писатели того времени, — человек с потерянной родиной. Территория разорвана между несколькими государствами. Непонятно, куда ехать, непонятно, что считать родиной. Какую-то условную Австро-Венгрию или конкретно его городок, или конкретную часть мира. Он ищет себе духовную вотчину. И этим будет во многом обусловлен весь его восточный цикл. Но поговорим мы как раз не о нем.
Поговорим мы о его раннем романе "Отель "Савой" 1924 года. Он первый, который приносит ему огромную славу. В Веймарской республике это бестселлер, его зачитывают до дыр. Настоящий Йозеф Рот начинается в 30-х годах. Здесь же ранний Рот, который пишет о непосредственной реальности, о том, что происходит сейчас. Потом будет роман "Паутина". Но "Отель "Савой" — это небольшой романчик на 100 с чем-то страниц, очень понятный по настроению. Если вы не читали, то из описания даже понятно, что это такое. Он во многом автобиографичен. Солдат с войны после русского плена возвращается домой, но по дороге застревает где-то в польском городке Лодзь, в отеле "Савой", думая там передохнуть, но остается на значительно большее время. А это такой отель разбившихся сердец или несбывшихся надежд — туда заселяются на неделю, а живут месяцами, а то и годами.
Там лузеры и маргиналы всех мастей, какие-то отставные солдаты, коммерсанты, спекулянты, евреи и словенцы. Они все там существуют при очень небольшом градусе событий. Почти ничего не происходит, все в апатии. Это настроения, которые были известны этому потерянному поколению. С одной стороны, некий надрыв, слом парадигмы, Европа уже никогда не будет прежней, а с другой стороны — апатичность. Они такого навидались и не представляли, что еще в их родной матушке-Европе может случиться. В таком настроении они и пребывают все время. Что-то герои, конечно, пьют, но далеко не так, как у "Гэтсби" Фицджеральда. Там нет куража. Даже куража, который понимает, что когда-то этот штопор закрутится в очень неправильном направлении. Это все очень спокойно или даже тихо. Но в этой тихости очень много внутренних угроз. Так они и живут.
Герой влюбляется там в цирковую артистку Стасю, но ему не хватает внутренних сил даже что-то из этого сделать. Эти отношения просто растворяются. У него нет мотивации, нет эмоционального накала вести их дальше. Они обедают за одним столом, недалеко господин очень богатый, который неправильно себя ведет. И ты вроде думаешь, что вот здесь будет конфликт — схлестнется мещанство и люди, которые пришли с фронтов и сейчас расскажут, как будут жить. Нет. Все опять сводится к нескольким диалогам, ничего не происходит.
А зовут нашего героя Гавриил Дан. Всегда у Рота, когда он начнет придумывать восточный цикл, будут намеки на то, что он не пишет о реальности. Он придумывает какие-то невообразимые имена, как здесь никогда не называли. Его евреев зовут черт-те как: Менухим, Мендель. Его контрабандистов будут звать Ядловкер, Симашкин. Это очевидно рассчитано на ухо западного слушателя, так "экзотизируется" территория.
Здесь то же самое. Вот он Гавриил Дан. А друг-революционер — Звенимир. И революционность друга тоже никуда не приводит. Мы думаем, что это последняя сюжетная зацепка, что хоть что-то случится, — не получается, нет. И так весь роман — одни несбывшиеся сюжетные ходы. Мы назвали четыре — и они все угасают через 10 страниц. А роман всего на 120. И ничего нет.
Это такая метафора межвоенной Европы. Должно вроде как быть страшно от этого, но нет. Читатель чувствует ту любовь, которой не хватает герою. Потому что контрабандисты, спекулянты, евреи — все напоминают ту старую Европу, которую мы любим романтизировать. То есть у читателя он провоцирует очень правильные эмоции. Это очень теплый роман. Он правильно построен с точки зрения читательской рецепции. Тех эмоций, которых не хватает персонажам, хватает нам, когда мы читаем роман. Очень необычно, что через 10 лет Бруно Шульцем, человеком с этой же территории, будет написана большая повесть под названием "Санаторий под клепсидрой", в которой тоже будет идти речь об одном странном месте, где все собираются. Но там это будет настоящий сюр в духе Кафки. К слову, многие считают, что это даже лучше, чем Кафка.
Когда Йозеф Рот начнет писать о пограничье и когда главным местом станет корчма, которая стоит на границе и где собираются контрабандисты. Финальными его романами, особенно "Фальшивый вес", где Рот уже прощается со всеми своими утопиями и какими-то хорошими "визиями", которые еще могут случиться в Европе, это будет корчма. И между этими вещами 15 лет. С одной стороны, это 24-й год и это отель, а 37-й — это уже корчма где-то на Галичине, где собираются последние маргиналы или контрабандисты, или невротики и ничего уже не ждут, как просто умереть. Если получится, немножко достойно. Не получится — так и быть. И так уже повсеместная энтропия. Это то, куда они придут в результате. Там тоже будут пить, но уже как-то стихийно. Этой культуры салонности там уже не будет ни на грамм. Она заканчивается у Рота там, где и начинается, — в "Отеле "Савой". Ее еще немного будет, конечно, в "Марше Радецкого", в центральном романе этого большого цикла, если это считать циклом. Она будет еще там. Потому что там будет потомственная аристократия и род Тротты. "Фальшивый вес" — это последнее, это максимальная точка удаления от "Отеля "Савой".
Рот, несмотря на то что мощно связал свою жизнь с алкоголем, — пример того, как алкоголь все-таки не влияет на писателя, во всяком случае на стилистику. Основателем алкоголического стиля в литературе можно считать Фолкнера — человека, который не пишет меньше 500 страниц. Это понятно, когда появляется некое алкогольное многословие и его безумные предложения становятся еще более безумными. Рот, наоборот, человек какой-то невероятной самодисциплины.
Его романы не превышают 200 страниц. "Марш Радецкого" — 350. Но на фоне того, что пишется в Европе в 40-50-е годы, это очень скромно. Вот сколько он успел. Начав в 23-24-м, до 39-го 16 романов, если я не ошибаюсь. Он писал за конторкой, писал на тумбочке возле кровати. Он очень точно разделял работу и развлечения — ночью у него феерии и куражи, а днем он работает. И все, кто пишут о Роте, не устают восхищаться, как он мог эти вещи соединять. Потому что написано уж очень много и уж очень первоклассного. Потому что все романы, которые начинаются с "Иова", когда идет "Марш Радецкого", потом идет "Левиафан", потом "Гробівець капуцинів", потом до "Левиафана" включительно, вот этот огромный цикл — первоклассные вещи.
Австрийская литература, которая его считает своим, даже не может сказать, какой лучше. Признается, что "Марш Радецкого", но вообще-то нет. Там все первостатейное. И вот Рот — это полярность. Это человек, который, будучи на короткой ноге с алкоголем, не позволял ему влиять на форму его нарративных вещей. Они всегда кристально прозрачные, невесомые. Они тяжелые в атмосфере, как "Фальшивый вес", но они невесомые. Там не появляется этой тягучести, которая появляется у других. Это тоже прецедент, это интересно.
Читайте также: Крепкая литература: "Праздник, который всегда с тобой" Эрнеста Хемингуэя