Понятие красоты, возможно, одно из наиболее сложных для определения. Им в разные времена обозначали как вполне конкретные, так и довольно эфемерные явления. Еще больше путаницы добавляет то, что красота — понятие субъективное, и это можно увидеть хотя бы на примере того, как менялись представления о прекрасном на протяжении веков (иногда довольно радикально). Красота также может быть характеристикой очень разных явлений: красота человеческой внешности, внутренняя красота, красота как атрибут искусства, красота идей и решений, красота окружающих вещей и наконец — красота природы (как нечто, что в европейской культуре начали ценить относительно поздно).
Сложно говорить о появлении понятия красоты и не попасть пальцем в небо. Как и о любом другом явлении, связанном с человеческим восприятием, мы можем говорить о красоте лишь в связи с теми временами, когда у нас появляются свидетельства осознанного употребления этой категории: когда изображения того, что считалось идеализированным представлением о прекрасном, сопровождалось текстами, в которых пояснялись разные аспекты красоты, то есть — с появлением цивилизаций древнего мира. В классических историях эволюцию красоты, как правило, прослеживают начиная с античных времен Древней Греции.
Понятие прекрасного менялось и трансформировалось в зависимости от эпохи и доминирующей в это время идеологии. В одно время прекрасное могло быть синонимом истинного, а в другое — хорошего и доброго, потом оно могло ассоциироваться с чем-то приятным. Соответственно, менялись и антонимы к понятию красоты, и совсем не обязательно «красивое» противопоставлялось «уродливому», «безобразному». Например, в Средние века прекрасное соответствовало полезному, чему-то, что выполняло свою природную функцию. А в XVIII веке появилась довольно любопытная тенденция сопоставлять и противопоставлять категории прекрасного и возвышенного. Также со временем изменилось понимание соотношения понятий «истины» и «красоты»: у древних греков истина порождала красоту, а уже у романтиков красота порождала истину. В зависимости от эпох, менялось представление о гармонии внутренней и внешней красоты. Например, в эпоху Возрождения были уверены, что внешняя красота отражает гармоничный и прекрасный внутренний мир. Но уже с XVII века на смену этой уверенности приходит сомнение: внешняя красота может скрывать внутреннее уродство или зло и наоборот — внешнее уродство не отражает внутренней красоты человека.
Если говорить, например, об эволюции представлений о красоте человеческой внешности, то можно найти нечто, что почти не изменилось с течением времени: так, гармоничное и пропорциональное еще с античных времен считалось частью того, что является «прекрасным». Другое дело, что представление об идеальных пропорциях в разные эпохи менялось. На изменения в представлениях о красоте человеческой внешности, кроме уже упомянутой идеологии и доминирующего мировоззрения, также влияла эволюция условий повседневной жизни. Например, в Средние века и эпоху Реформации наблюдаем доминирование типа аскетической красоты, что связано не только со следованием идеалу раннехристианского воздержания, но и с довольно скудным рационом даже богатых европейцев того времени. Напротив, идеал эпохи барокко — пышные формы и молочный цвет кожи — связывают с новыми гастрономическими возможностями и предпочтениями, а также с желанием богатых отличаться от большинства населения — изможденного недоеданием и тяжелой работой. Хотя социальный аспект, связанный с пониманием прекрасного, конечно же, существовал и раньше: как ни парадоксально, но в аскетичные Средние века появилась тенденция ассоциировать красоту с богатством. Прекрасными считаются яркие цвета, роскошные ткани, блеск самоцветов. Красители в это время необычайно дороги — их доставляют в Европу из далекой Азии, поэтому очень мало людей могут позволить себе одежду ярких цветов. Неокрашенные же ткани природных цветов красивыми не считаются.
Довольно любопытно, как в упомянутые периоды кое-что в идеалах мужской и женской красоты то сближается, то отдаляется. Например, мужчины XV–XVI веков практически не отстают от женщин в стремлении украсить себя всевозможными аксессуарами. В XVIII веке мужчины, как и женщины, носят парики, пудрят лица и пользуются румянами и помадой. А уже в конце века Просвещения возникает идеал суровой мужской красоты.
Характерно, что именно в XVIII веке с понятием красоты стали осознанно связывать понятие хорошего вкуса. То есть на сцене появляется некто — субъект, способный в полной мере оценить прекрасное. Тогда же начали говорить о том, что красота не является заданным свойством чего-либо, а зависит от того, воспринимает ли субъект нечто как прекрасное — тогда же в дискуссиях о красоте и вкусе субъективное восприятие выходит на передний план.
Говоря о восприятии красоты природы, нельзя сказать, что прекрасное не ассоциировали с природой, например, в Средние века, — тогда о красоте природы говорили в контексте того, что она является божьим творением, в эпоху Возрождения природа была примером идеальных пропорций, но только в XVII–XIX веках о красоте природы заговорили как о самодостаточном явлении: появилась практика созерцания пейзажей и даже терапия, когда умиротворение достигалось благодаря наблюдению за красотой природы (особенно гор). Красота этой природы заключалась уже не в гармонии, как считалось в ранние эпохи, а в хаотичности, бесформенности и непредсказуемости.
Наконец, еще один любопытный аспект, связанный с эволюцией прекрасного: с античных времен и до ХІХ века нередко поднимали вопрос о красоте чудовищ, о красоте безобразного (например, согласно средневековой логике, все божьи творения считались прекрасными). Можно вспомнить и о том, что после христианизации Европы эстетизируется представление об истязаемом, обезображиваемом теле (муки Христа и множества святых мучеников). Не однажды в разные эпохи (наиболее яркие примеры — это все тот же XVIII век и эпоха декаданса) красоту находили в созерцании мертвых тел. Более того, для декаданса стало характерным ассоциировать красоту со злом, дьяволом, смертью, грехом и увяданием.