Главное в журналистике – это история. Вопрос в том, как она рассказана.
Когда я готовлю вопросы на интервью, никогда мысленно сам на них не отвечаю: а вдруг я буду думать, что ответил блестяще, а собеседник меня переплюнет. И опять привет, комплексы.
Страшно люблю увиливать от работы. Помню, один глянцевый журнал однажды заказал у меня материал и дал мне дедлайн моей мечты: дело было в начале сентября, и на вопрос о том, когда нужно сдать заметку, мне ответили: «Ну, давай в этом году». Конечно, за текст я сел тридцатого или тридцать первого декабря.
Лозунгом моей предвыборной кампанией было бы: «Я – нормальный!»
В школе я, видимо, был не очень сообразительным ребенком, и однажды зачем-то засыпал себе в правый глаз песок. Зрение серьезно упало. Я стеснялся сообщить об этом родителям и ходил, натыкаясь на стены, где-то курса до пятого. А потом подумал: вдруг мне пойдут очки? Я их примерил, они, вроде бы, подошли, и я их купил.
Если бы жизнь нашей редакции была фильмом, это наверняка была бы трагикомедия. А снимал бы ее… Кто у нас мастер трагикомедии? Соррентино? Да, это лестное сравнение. Пусть будет он. Правда, у него в фильмах всегда есть голые женщины. В отличие от нашей редакции.
Нам на почту пишет много безумцев, но, к моему счастью, молодых авторов, которые хотят попробовать сочинить что-то для нас, еще больше. А опытные почему-то не пишут. Видимо, знают, что гонораров у нас особо нет.
Однажды мне пришло письмо от парня с предложением о сотрудничестве. Большую часть имейла составлял список книг, которые он сам написал. Их было, кажется, сто сорок две. Более того, во вложении был перечень журналов, для которых он делал материалы, и их тоже было порядочно. Я заплакал, поняв, что мне нечего предложить этому человеку, кроме подобострастного поклона, и удалил его письмо.
Это страшный бич – надеюсь, не только мой, но и всего человечества: когда тебя как-то уязвили, ты только спустя десять секунд придумываешь, как должен был ответить. У меня такое случается постоянно.
Недавно я видел небольшое видео, где новый премьер-министр Канады дает пресс-конференцию, на которой ему задают очень неудобный вопрос. И вот какие-то сторонники премьера начинают кричать, улюлюкать, в общем, демонстрировать свое возмущение. Министр останавливает конференцию, извиняется перед журналистом и говорит им: мол, эй, заткнитесь, это его работа – задавать неудобные вопросы, и у нас в стране так нужно делать, так что потише там. Это уважение к профессии меня поразило.
Самое жестокое детское разочарование – мои огромные уши. Но потом то ли голова у меня выросла, то ли уши уменьшились, так что сейчас я уже не стесняюсь их открывать. Но этот крест все еще со мной, и, если кто-то крикнет мне: «Эй, ты, лопоухий!», я, конечно, расстроюсь и заплачу. Но отвечу на это: «Зато я слышу хорошо». Особенно оскорбления.
Я совсем не против голой натуры. Обнаженный человек – величайшее произведение искусства, если его не опошлять. А опошляют его только комментарии в духе: «Гы-гы, писька».
В большом издательском доме, где я работал девять с половиной лет, ты – просто винтик, на какой бы должности ты ни трудился. Это огромный механизм, который вертится вне зависимости от того, есть ты или нет. Просто делает это быстрее или медленнее. А вот на Platfor.ma на каждом члене команды завязано почти все: это и мучительно, и увлекательно. Ты понимаешь, что если где-то напьешься и бахнешься в обморок на сутки, ничего без тебя не заработает.
Однажды мне сказали, что я очень люблю слово «могучий». И, действительно, оно очень мне нравится – такое звучное, с очень красивой буквой «ч». Но, конечно, после того как мне об этом сообщили, я начал его избегать. А вообще у меня есть слово-паразит «вот»: я злоупотребляю им и в письменной речи, и в устной. Вот.
Если я начну ходить без очков, буду выглядеть лет на пять моложе, что мне совсем не на руку. Поэтому же я ношу бороду и мохнатую прическу: без них я какой-то тинейджер. Мне перестанут продавать алкоголь.
Для своего последнего в карьере интервью я бы выбрал, скажем, Эндрю Ллойда Уэббера. Во-первых, он один из тех, кто создал саундтрек прошлого столетия, а во-вторых, я в музыке ничего не смыслю и просто не представляю, как можно взять звуки, сложить их в голове и получить мелодию, которую потом будет напевать весь мир. А еще было бы здорово без цензуры поговорить с Ким Чен Ыном. Что в голове у этого человека – удивительная загадка.
Я – графоман, я не могу не писать. У меня физическая тяга складывать буквы в слова, а слова – в предложения.
Малые формы убивают большие. Вот я, например, мечтаю написать книгу, но потом понимаю, что лучше быстро сделать постик в Facebook , чем работать над какими-то огромными страницами.
Я больше всего ценю в себе то, что умею быть счастливым в данный конкретный момент времени. Просто в какой-то момент мне пришло осознание того, что ничто не мешает мне быть счастливым, кроме собственной расстановки приоритетов о том, что мелкие проблемы – это якобы важно.
Я некоторое время пытался носить линзы, но никогда не умел их толком надевать. Они стояли криво-косо, как попало. Однажды я неуклюже чихнул в Музее русского искусства, и моя линза выпала на Айвазовского. Тогда я понял, что нужно мне с ними завязывать.
У хорошего журналиста всегда должны быть наготове голова и вопросы. Вообще для журналиста главное – это задать правильный вопрос, узнать историю и рассказать ее.
Одна из главных моих фобий – умереть глупо. Например, в пьяной драке. Вообще умирать не страшно. Хотя, конечно, это я сейчас так смело говорю, а как дело дойдет – так буду вопить, как тот мопс.
Пиджак (костюм), сорочка, галстук, платок — все ISAIA
Адреса магазинов сети Еврооптика:
КИЕВ
ТРЦ «Мандарин Плаза», ул. Бассейная, 6
ул. Городецкого, 11-А
ДНЕПРОПЕТРОВСК
ТД «Library», пр. К. Маркса, 54Д
Fashion Park «Атриум», пр. К. Маркса, 22
Outlet, пр. К. Маркса, 37
ОДЕССА
ТЦ «Сады Победы», ул. Пионерская, 28
ул. Ришельевская, 25
ХАРЬКОВ
ул. Сумская, 71
