История под бетоном Владимира Мельниченко и Ады Рыбачук

Что подтолкнуло вас к созданию Стены? Как родилась идея парка-памяти? О чем рассказывали сюжеты Стены?

Авторами этого сооружения и комплекса мы с моей женой Адой (Ада Рыбачук (1931-2010) – художник-монументалист, скульптор, архитектор) стали совершенно случайно. Ни один художник, я думаю, не хочет остаться в памяти поколения автором крематория. Мы знали о крематориях в Европе во время войны и еще знали, что в Киеве был Бабий Яр. Когда был Бабий Яр, мне было восемь лет, и много друзей-мальчишек моего возраста ушли туда... в Бабий Яр.

Архитектор Авраам Милецкий, с которым мы строили автовокзал и Дворец пионеров, как-то сказал, что «Киевпроекту» поручено построить крематорий, и если мы дадим согласие, он возьмет нас в свою группу. Мы сказали, что не готовы к этому, но через четыре месяца Милецкий снова спросил нас об этом.

Тогда у него не было никаких идей, и мне кажется, он приглашал нас именно для того, чтобы услышать наши идеи. Ведь в проектах автовокзала и Дворца пионеров мы придумывали концепцию монументального оформления, потом мы были авторами дизайна, благоустройства и всего светового решения зданий.

Милецкий показал нам свой фор-проект, датированный декабрем 1967 года. Это было просто техническое сооружение. Никакой философии, никакой гуманности по отношению к умершим и живущим, которые провожали близких в последний путь, не было. Просто «техника». Подсмотрено, как в крематориях за рубежом. Но там, за рубежом, великолепное качество строительства и очень небольшие крематории.

Мы не сразу согласились. Сначала решили обратиться к литературе о прощаниях. Оказалось, такая литература хранится в закрытых фондах в библиотеках и получить ее невозможно. Мы отправились в народ. В течение двух лет путешествовали, смотрели и узнавали, как это происходит.

И вот однажды мы пришли на участок, который отвели под строительство, и решили сделать на откосе яра холм, а на холме – площадку. Поскольку это захоронение, мы сделали семь ступеней ниже зала прощания. Размер ступеней (высота, ширина) – мы взяли из храмовой архитектуры. Нам говорили, почему ступень у нас 12 см, а не 15, как по строительным нормам. А это гораздо удобнее, что подтвердила природа и храмовые сооружения. Ширина ступеней была 2 м специально для создания определенного ритма – торжественного, чтобы человек шагнул не один раз, а два. И по статистике нужно было три зала. Мы сделали два совершенно одинаковых зала, потому что церковь всегда давала один храм на всех: для рождения, свадьбы, для богатых, для бедных – один храм. Один зал был ориентирован на восток, другой на запад. Солнце совершает обход и люди, которые провожают умершего, никогда не видят интерьер одинаковым. Отражения солнца – разные. Для открытого ритуала мы сняли, по-философски, главную оболочку. Оказалось, что во время строительства в 1973 году для поддержки этих холмов нужна была очень большая, серьезная конструкция. Стена 213 м в длину и от 4 м до 14 м в высоту. Фундамент – три ряда свай по 15 м под углом 30 градусов. И когда стало ясно, что это сооружение будет таким мощным и что оно должно быть не таким, как другие подпорные стены в городе, нам нужно было создать сооружение в рельефе. От самого входа должен был быть портал – композиция из двух пилонов – как песочные часы. Но этот портал не сделали – не хватило средств. Его перенесли на вторую очередь строительства. Вот от этого портала и начиналась наша «Стена памяти».

Ее сюжеты были очень простые. Главная мысль – история от Икара до Прометея. У Ады есть тексты, в которых она говорит: «Каков бы был человек, если бы он не придумал эти два мифа. Икар – жертвенность при исследовании нового и Прометей, который передал огонь, опять таки жертвуя».

Первая композиция называется «Семья», или «Адам и Eва» – мужчина и женщина. Мужчина держит в руке огонь из нержавеющей стали, а между ними большой круг – Земля. Пора задумать- ся не только о ребенке но и о судьбе планеты. Вокруг мужчины элементы измерения Земли, а женщина держит зеленый росток. Смотрят они не друг на друга, а в сторону Прометея.

Следующий барельеф «Поднимающийся с колен» – это ученый. Вокруг него элементы планеты, цветы, бабочки – элементы природы. Почему с колен? Он расщепил атом и задумался, к чему приведет его изобретение?

Дальше композиция «Дождь». Обнаженная женщина подняла руки. Между руками надпись – «Сохранить». С правой стороны – огонь. Она под дождем. Сохранить дождь, сохранить зеленый лист. С левой стороны зеленый лист, причем он изображен крупно – 4 м высотой, как будто смотришь на него в микроскоп. Главное – сохранить огонь, сохранить дождь без радиации, сохранить зеленый лес.

Еще одна композиция – «Человек и олень». У всех народов, которые живут с оленями, есть пастухи. Олень – это олицетворение текущего времени. Он почти беззвучный. Важенка издает звук, призывая своего теленка. А рядом с оленем стоит человек, который на кассетный магнитофон записывает звук. Главный посыл – нужно сохранить животных и научиться их языку.

Затем идет «Икар». Икар, который упал, и его крылья слома- ны. Сразу за ним круг-радиоантенна – познать миры, зафиксировать и узнать, есть ли живое там далеко, в звездной системе.

Композиция «Космонавты», потом «Труд», где две большие руки держат колос. «Творчество» – молодой человек одной ногой стоит в бассейне с живой водой и выпускает из руки радугу.

Под радугой – «Яблоневый сад». Юноша и девушка там танцуют. В яблоневом саду, а это одно дерево, растут и цветы, и яблоки сразу. Под этой же радугой женщина с ребенком.

Композиция, которую мы открыли при поддержке фестиваля Kyiv Art Week и Киевской городской администрации, называется «Тревога». На ней изображены две фигуры – две женщины. Одна, склонившись к земле, рукой черпает воду, а из другой ее руки вода льется – скульптуры из нержавеющей стали. И вдруг тревога! Война! Вторая мировая война. И эта же женщина поднимается и трубит в горн – защита. За этой композицией идет «Гражданская оборона». Женщины, бабушки, наши матери в Голосеевском лесу роют окопы и ставят противотанковые ежи. Следующая – «Бой в Голосеевском лесу», медсестра, на которую облокотился раненый. «Солдаты» – пять рядов солдат идут по четыре в ряду. Среди них есть наши знакомые, друзья, с портретным сходством: Николай Бажан, Николай Амосов, Леонид Первомайский, Елена Ржевская и отец Ады. За ними компози- ция «Восстановление», потом «Прометей» – лежащая фигура молодого человека. Длина этой фигуры 22 м, высота от 7 м до 14 м. У него из сердца вырываются языки пламени из нержаве- ющей стали, которые к тому времени отлили на заводе Патона, но установить его так и не успели. Лежащий Прометей держит в руках огромный шар – это Киев, за этим шаром изображен сидящий мальчик, рисующий на асфальте «классики». Мальчик, которому суждено принять этот город.

Считаете ли вы свое творчество нонконформистским?

Конкретно я так не считаю. Мы делали все, что любили, и все, что знали. Что бы мы ни делали: графику, иллюстрации к детским книгам, скульптуру, архитектуру – все наше творчество было поиском друзей. И работая, и выставляя эти работы, мы приобрели очень много друзей. Вспоминаю нашу первую дипломную выставку (все наши дипломные работы были напи- саны на острове Колгуев). У Ады было выставлено три картины, каждая из них могла защищаться как отдельная дипломная.

У меня – две. Кроме этих пяти картин, довольно больших, у Ады был диплом «Инициация», или «Испытание» – 4 м 23 см высотой и 2,5 м шириной. Я привез эти полотна, не сворачивая рулон, – они были такие большие. И к дипломам еще было 240 работ – этa большая выставка очень хорошо прозвучала. У нас оказалось много друзей, о которых мы даже не знали. Потом, через много лет, мы сделали семь поездок на Север, из них три с зимовкой.

Со многими людьми, которые были на нашей первой выставке, мы познакомились через много-много лет. Знаете, мы не нравились власти не потому, что мы были не реалистами, а потому что мы были реалистическими художниками.

В 1990 году, 1 мая, здесь был журналист из Японии – Тахара-Сан. Он узнал о существовании уничтоженного произведения из московского журнала «Новое время». Тахара-Сан вел переговоры с Москвой и просил, чтобы ему разрешили приехать сюда и показали все. 29 апреля позвонили и сказали, что японский журналист хочет познакомиться. «Примете?» Мы ответили, что если дружественный визит, то, конечно, примем.

Ровно в два часа дня постучали в дверь нашей мастерской. Мы открываем – белая Волга, из нее выходят Тахара-Сан с переводчиком. Собрались прохожие, соседи, все смотрят. Мы приглашаем, нет, на стройку. Стена, стена, стена! Мы тогда ему сказали, что договорились с режиссером показать ему фильм. Он отвечает: «Никаких фильмов. Мне сказали, что никаких препятствий не будет». Мы убедили, что фильм как раз об этом событии и он не задержит его. Там всего 20 минут. Студия находится по дороге. Приехали, показали фильм. Он говорит: «Переводов не надо, покажите второй раз». Второй раз прошел и он сказал: «Теперь стена». Белая «Волга» подвезла его и у самых крыльев остановилась. Мы хотели идти с ним, но остались наблюдать. С ним пошел только переводчик и поплыла белая «Волга». Здесь он остановился и увидел этот массив, сейчас это место заросло диким виноградом. Он как-то уменьшился в росте, скукожился, повернулся и медленно пошел на нас: «Я проделал 12 тысяч километров для того, чтобы собственными глазами увидеть и убедиться, что это произошло на самом деле. Я вижу мир после атомной катастрофы. Могу я снять авторов?». Я говорю: «Можете». Через два месяца мы получили толстенную газету, где он написал статью о своей поездке.

Сейчас я счастлив, что стена начинает открывается. Даже если откроется одна голова (если не хватит фестивального времени открыть больший кусок), для меня это все равно очень важно, потому что под бетоном нет мертвых голов, а есть живая голова. Я распишу ее в цвете, если она будет повреждена – я восстановлю эти повреждения. Это возможность восстановить этот фрагмент. Если при моей жизни восстановят фрагмент, я оставлю технологию, как открыть всю стену. Если найдутся люди, которые через 100 лет захотят истратить свое время, не копаясь в песке или земле, а вот так рубить, как сейчас рубят отбойными молотками бетон марки 300. Ведь за этой решеткой тонкий слой, а внизу глубина рельефа до 1,5 м. Для того чтобы закрыть этот рельеф и залить между просечно-вытяжным листом, который служил опалубкой и горельефом, понадобилось около 95 тонн бетона.

Читайте также:

Смотреть в одном направлении: Художник Владимир Мельниченко об Аде Рыбачук