Слава Крыжановский: "Все самые радикальные практики зародились еще в древности"

Тема трансмутаций и трансформаций человеческого тела стала одной из излюбленных в творчестве молодого художника Славы Крыжановского. Начиная с проекта "Toys" , в котором он представил тело человека как игрушку, способную менять форму, художник продолжает методично продуцировать “катастрофы тела”. Прибегая к крайностям в деформации, эстетизируя влияние технологий на человека, Слава представил новый проект “Errors” в новом арт-пространтстве Set. Чтобы разобраться в бодимодификациях, вполне попадающих под жанр “биопанк”, Андрей Сигунцов встретился со Славой после открытия проекта и пообщался о телесном опыте, эстетике и глубинных страхах человечества.

Человеческое понимание мира напрямую зависит от телесного опыта. Если тело меняется под воздействием вирусов, технологий или научных экспериментов, то и восприятие окружающей реальности меняется вместе с ним. Что с тобой произошло, что тема мутаций так тебя волнует?

Интерес к мутации появился в раннем детстве. Началось все, конечно, с «Чужого», в котором происходило появление новой формы посредством уничтожения человеческой оболочки. Позже, я познакомился с работами Сальвадора Дали. Для меня это оказалось близко, кажется, детское сюрреалистичекое мышление осталось во многом у меня и сейчас. Но сейчас я стараюсь подходить к этому прагматичнее. Вокруг —масса современных технологий, которые с каждым днем становятся прогрессивнее, мощнее и меньше. Даже 120-ти сантиметровый робот Pepper за последний год очень изменился, Softbank Robotics разработала кучу апгрейдов и обновлений для него. И это при том, что машинный интеллект находится вообще на первой ступени развития. Например, инновационному  роботу, которого собрали в лаборатории Беркли, нужно 15 минут, чтобы просто свернуть полотенце. Но обучение и трансформации происходят у нас на глазах. Я понял, что со мной таких изменений не произойдет, и решил попробовать запустить процесс своей эволюции сам… Выдумать, как это может произойти. 

Бодимодификации зародились еще в древние времена, когда африканские племена вносили изменения в свои тела исключительно из ритуальных соображений. Только в 19 веке, когда племена стали контактировать с европейцами, процесс телесной модификации был заимствован, и, перенеся некоторые изменения, сегодня стал одним из способов повысить свою эстетическую привлекательность. Модификация — это красиво?

Все самые радикальные практики зародились еще в древности — татуировки, шрамирования, кольца в носу, вытянутые шеи, растянутые губы. По сути, мы ничего нового не изобретаем, а просто выполняем древние обряды, только культ тела изменился, перестал быть сакральным. Многие атрибуты красоты, которые в древнем мире отличали богов, шаманов, жрецов от простых смертных, в европейском обществе считались варварством и перверсией, уродством… а сейчас они перекочевывают в современность как атрибуты уличного стиля. Меня удивило то, что я увидел в Каире: фигуры людей на древних фресках соответствуют эталонам современной красоты, а архитектурные формы древнего Египта — просто прототипы зданий третьего тысячелетия… Здесь, в Киеве, я нахожусь в окружении, в котором многие используют различные модификации. Татуировки, импланты, шрамирование, пирсинг. 

Все это делает текстуру и силуэт человека интересным.

В детстве, я читал массу журналов об андеграундном, неформальном обществе: “ХЗМ” , “Молоко”, “ШО”... У меня тоже есть татуировки, которые представляют для меня смысловую ценность. И декоративную, конечно же.

Когда я только приехал в Киев, познакомился с парнем у которого были силиконовые импланты на лбу в форме рог. Мне показалось что это прикольно. Это такой дизайн себя. Безусловно, считаю это красивым. 

В тексте к твоей выставке, Маша Вторушина пишет: “Люди стали ампутировать себе части тела, вживлять имплантаты, модификации. Например, французская художница ORLAN “перекроила” себе лицо, собрав в нем черты знаменитых героинь мирового искусства. Stellarc, кроме роботических расширений себя, вживил в руку специально выращенное искусственным путем третье ухо.” Есть ли у тебя фантазии касательно собственного тела?

Я бы доработал в первую очередь основные недочеты тела. Прочнее сделал бы скелет, суставы. Хотелось бы телесных изменений для более динамичного передвижения, допустим проапгрейдить ноги. Изменить форму для улучшения прыжка и улучшить при этом амортизацию, чтобы не отрывались внутренние органы при приземлении с большой высоты. Многое изменил бы на самом деле… Недавно я сломал ключицу. Мне поставили титановую пластину которую можно вынуть, а можно и оставить. По желанию пациента. Я решил не доставать ее и оставить. Она есть и совершенно не мешает, наоборот, напоминает мне о возможности модификаций более высокого уровня. 

Вообще, круто было бы к старости трансформироваться во что-то не похожее на человека.

В классике Голливудского кино, фильме “Freaks” Тода Броунинга 1932 года, есть эпизод, где красивая гимнастка Клеопатра узнав, что у циркового лилипута Ганса появилось большое состояние, решает разлучить его с карлицей Фридой, отравить и забрать деньги. Узнав об этом, цирковая труппа жестоко наказала ее, превратив в уродливую женщину-утку. “Freaks” был долго запрещен к показу, лишь в конце 60-х о нем снова заговорили. Дэвид Линч снял “Человек-Слон” под прямым влиянием этого фильма. С тех пор, тема отклонений стала частью массовой культуры. Что ты думаешь об этом фильме, и какие твои ориентиры в плане персоналий в искусстве?

Самое интересное, что в дошкольном возрасте, оставшись на несколько часов дома сам, я посмотрел «Человек-Слон». Полностью помню атмосферу происходящего. Стоял перед зеркалом, сравнивая свою голову с той, что была на экране. Тогда я понял, что нечего бояться странностей. Тем более, ХХ век, с его расцветом фрик-культуры, помог принять все, что раньше маргинализировалось и пугало “нормальных” людей. 

То, что делаю я — это о возможности менять себя, улучшая функционально, а не о генетических сбоях и реакции социума на них.

Люди всегда боятся другого, инаковости. Поэтому, и существовала кунст-камера, куда все приходили пощекотать нервы. “Цирк уродов” — достаточно популярная тема в кино и искусстве, с которой по-своему работали Диана Арбюс, Дэвид Линч, Тим Бертон, и многие-многие другие… Но, я думаю что сейчас, когда мы начинаем прислушиваться к голосу людей с особенностями развития тела и разума, это течение изменится в другую сторону. Если раньше люди с особенностями внешности были изгоями и вынуждены были становиться экспонатами, посмешищем, чтобы прожить — это хорошо видно на серии портретов шутов и карликов у Диего Веласкеса, или “Бородатой женщине” Хусепе Риберы — то сейчас понятие о норме в социуме гораздо более пластичное. И я надеюсь, что в нормальном обществе ни большая голова, ни маленький рост, не будут человеку мешать самому выбирать, как он хочет жить

Меняя социальное тело, художники сейчас находятся в тесном контакте с внешней средой. По сути, то что ты делаешь сейчас это концепт-арт. Есть ли у тебя замыслы реализовать какой-то мультимедийный проект?

Да. Я думал о возможности расширить концепцию проектов в сценарий и поместить разработки в полнометражный, либо короткометражный фильм. Еще размышлял о разработке игры об эволюции, в которой ты себя трансформируешь во что-то новое, изобретаешь формы непривычные, которых не было раньше. Возможно, в таком облике живешь обычной жизнью, среди таких же биомодифицированных людей. Это было бы похоже на GTA. Хотелось бы оставить архитектуру современности, технику и т.д. без изменений. Но человек бы трансформировался и кастомизировался — был бы слеплен самим игроком. Тут игрок мог бы эксперементировать с формой, исполнить роль создателя самого себя, своего персонажа. Тем самым человек, хотя бы в игре, догнал бы развитие технологий.

Выставка “Errors” проходит в арт-пространтстве Set (улица Ярославов Вал, 14-А)

Читайте также: Алан Бадоев. По Прусту