Франсуаза воспитывалась в лучших традициях буржуазной Франции: сначала — учеба в католическом пансионе, где девочкам прививали хорошие манеры и веру в Бога, которую 14-летняя Франсуаза, позже увлекшись идеями Сартра, навсегда потеряла. Затем она поступила на филологический факультет Сорбонны, но после первой же сессии умудрилась вылететь из университета. Что, впрочем, не помешало ей добиться того, что уже в 19 лет ее первая книга «Здравствуй, грусть» лежала на столе в издательстве «Жюйар» и сулила ей мировую славу. 19-летняя Саган — кстати, этот псевдоним она взяла в честь героини романа Пруста — стала новым открытием для Франции.
Дальше, получив гонорар в 100 тысяч долларов, молодая писательница пустилась во все тяжкие: алкоголь, наркотики, азартные игры. В день своего совершеннолетия Саган впервые поехала в казино в Монте-Карло: она была уверена, что азартные игры хороши тем, что полностью обесценивают деньги и лишают их всякого смысла, а потому играла по-крупному. В 1980-е годы 8 августа — в восьмой месяц в году — она выиграла в казино 8 миллионов франков.
Разумеется, за все в жизни нужно платить, и судьба Саган была не исключением из этого правила: после улыбок Фортуны ее настигали трагедии: автомобильные аварии, передозировки наркотиками, болезни и нищета. Впрочем, присутствия духа Саган не теряла и считала, что единственное, чего она не может вынести – это чувство тоски. После развода со своим вторым мужем она заявила: «Семейная жизнь – это какая-то спаржа с уксусом. Такое блюдо не для меня!». Тривиальность быта ее страшила больше смерти, и она снова и снова выпускала романы, полные жизни.
«Это незнакомое чувство, преследующие меня своей вкрадчивой тоской, я не решаюсь назвать, дать ему прекрасное и торжественное имя — грусть. Это такое всепоглощающее, такое эгоистическое чувство, что я почти стыжусь его, а грусть всегда внушала мне уважение. А теперь что-то раздражающее и мягкое, как шелк обволакивает меня и отчуждает от других».
«Пока ты молод, в этом долгом обмане, называемом жизнью, ничто не кажется таким отчаянно желанным, как опрометчивый шаг».
«А вас, вас я обвиняю в том, что вы не выполнили свой человеческий долг. Перед лицом этого мертвеца я обвиняю вас в том, что вы позволили любви пройти мимо, пренебрегли прямой обязанностью каждого живого существа быть счастливым, избрали путь уверток и смирились. Вы заслуживаете смертного приговора; приговариваю вас к одиночеству».
«Каждому хочется, чтобы на него обернулись, когда он идет по улице; чтобы кто-то беспокоился, когда ему не спится, чтобы кто-то его понял, если он рассмеялся или заплакал. А если он счастлив, чтобы кто-то ему завидовал. Может, именно поэтому каждый разрыв, каждый развод так мучителен. Дело не в том, что человек лишается любимого, своего дополнения или своей противоположности, а в том, что он лишается «другого», свидетеля, этих непрерывно включенных микрофона и камеры».
«Этот человек хочет, чтобы я была счастлива сначала сама по себе, а затем уже с ним. Такую последовательность приоритетов, уверяю тебя, очень трудно найти в мужчине, как, впрочем, и в женщине».
