Его называют одним из лучших танцоров всех времен. Вот уже 40 лет публику очаровывает его имидж рок-звезды и неповторимый магнетизм движений. Для многих Михаил Барышников остается идолом и сегодня.
Танец Михаила Барышникова – зрелище поразительное. Это нечто на грани возможного, это постоянная победа над собственным телом и над силой земного притяжения. Его движения выразительнее любых слов. Когда вы видите, как он танцует, к вам возвращается вера в человечество. У него крепкое, нетипичное для обычно субтильных танцоров балета, телосложение, и он невысокого роста (1,70 м).
Неимоверно мощный заряд энергии, сконцентрированной в его торсе борца с непривычно мускулистыми плечами, позволяет ему оставаться в воздухе дольше других, это похоже на левитацию, изящный и грациозный полет. Михаил Барышников признан абсолютным гением танца, наравне с Вацлавом Нижинским и Рудольфом Нуреевым. И дело тут не в амбициях, как отмечает критик балета Арлен Кроче. По крайней мере его амбиции направлены не на других, а на себя, они глубоко личные. Сам он говорит: «Я не пытаюсь танцевать лучше других. Я просто пытаюсь танцевать лучше себя». С той же лаконичностью, с которой Джон Форд говорил: «Я делаю вестерны», Барышников утверждает, что танец – его работа. Но эта работа, тяжелая не только физически, но и морально, нередко сливается с его личной жизнью, хочет он того или нет. Лайза Миннелли в 1980 году рассказывала в интервью журналу After Dark: «Миша очень серьезно относится к танцу, но, кроме этого, он показывает вам, что в мире есть и другие вещи. При виде того, как он танцует, вас охватывает необъяснимое чувство радости, не говоря уже о том, что все, что он делает, совершенство!»
Невозможно поверить, что человеческое тело на такое способно. Но при этом вы понимаете, что, если бы в его танце не было этого надрыва, он не был бы так прекрасен. Великолепным примером его совершенствования и роста может служить фильм «Белые ночи» режиссера Тэйлора Хэкфорда (1985 год). В фильме он играет роль Николая Родченко, американского танцора русского происхождения, оказавшегося в самолете, который совершает вынужденную посадку в Сибири. Он обращается за помощью к американскому танцору-степисту (Грегори Хайнс) и его жене, переводчице (Изабелла Росселлини), чтобы они спасли его от КГБ, от которого он уже когда-то ускользнул... Не нужно забывать, что в 1985 году (еще до перестройки) кровавая советская империя повторно признала Барышникова государственным преступником.
Все его страшное преступление состояло в том, что он посмел сбежать на Запад от советского «благоденствия». Фильм снимался в Финляндии, и танцор нашел в себе мужество сыграть собственную историю бегства, столь же скандальную, сколь и впечатляющую. Кроме того, фильм содержит короткий балет-мимодраму «Юноша и Смерть» по сценарию Жана Кокто с хореографической постановкой Ролана Пети, в котором Смерть в образе прекрасной молодой женщины соблазняет художника, а затем доводит его до самоубийства. В этом семиминутном балете блистательная отточенность движений и невероятно сильная передача эмоций Михаилом Барышниковым буквально гипнотизирует.
Бежать до потери дыхания
А теперь непосредственно о скандале. Вернемся немного назад во времени. В 1974 году звездный премьер балетной труппы Кировского театра попросил политического убежища в Торонто, Канада, где он в то время находился на гастролях. Для него это означало сжечь все мосты со своей страной, семьей, друзьями, обречь себя на постоянное изгнание и внутреннюю тоску. Но что, собственно, означало «сбежать на Запад»? В случае Михаила Барышникова это прежде всего означало, что ему нужно было найти адвоката за те несколько дней, что труппа Кировского театра находилась в Торонто. Ему удалось связаться с адвокатом Джимом Питерсоном. Затем нужно было сделать огромный рывок – при выходе вместе со всей труппой из здания театра резко броситься к дороге и бежать изо всех сил, до потери дыхания, пробиваясь через толпу фанатов и поток машин по трассе к ожидавшей его машине адвоката, припаркованной поодаль. Эти несколько минут остались самыми страшными и травматичными воспоминаниями за всю его жизнь. В 2012 году, давая интервью Тэвис Смайли на американском телеканале PBS, все такой же притягательный и потрясающий, несмотря на свои 64 года, он вспомнил этот эпизод: «У меня на это были серьезные причины. Профессиональные и политические. В 1974 в СССР царила мрачная, гнетущая атмосфера, и я очень переживал, я был по горло сыт коммунистической идеологией со всеми этими членами партии, с их КГБ. Я мечтал о новом мире. Мне было 26 лет, для танцора это серьезный возраст, я был уже не мальчиком. Решение пришло спонтанно. Я понимал, что поставлю под удар мою семью и всех людей, которые за меня поручились. Но во мне что-то сломалось. Я подумал: «Или сейчас, или никогда».
Ему нечего было терять. Самое худшее для него уже произошло. Когда ему было 11 лет, его мать повесилась в общей ванной их коммунальной квартиры. Боль этой трагедии он потрясающе передал в сцене, где его герой танцует в балете «Юноша и Смерть» (доведенный до отчаяния Юноша в финальной сцене вешается – прим. ред.). Танцор вспоминал в интервью PBS: «Мои родители были прекрасными, простыми, порядочными людьми. Моя мама была замечательной, очень скромной, талантливой, восхитительной. Она водила меня в кино на фильмы с Чарли Чаплином и Фредом Астером, в музей балета. И я сразу влюбился в балет. Дети – странные существа. Я был счастливым мальчиком, потому что влюбился в театр. Когда я приехал в 16 лет в Санкт-Петербург, точно знал, чем буду заниматься. В 20 лет, оглянувшись назад, я понял, насколько убогой и жалкой была жизнь в оккупированной Латвии, в какой ужасной лжи мы жили. Моих родителей направили в Ригу из Ялты, они провели годы в стране, языка которой не знали, не понимая зачем. Мой отец, верный сталинский полковник, преподавал топографию шпионам! Мне было пять лет, когда умер Сталин, отец после этого плакал несколько дней. Это его уничтожило. Никогда не прощу этой стране того, что она сделала с моими родителями. Я помню, как мы жили с пятью семьями в одной квартире: это был ад для всех, а мы считали это нормальным. Меня это ужасает. Когда я думаю об этом, то прихожу в ярость от того, что всех этих людей столько лет обманывали».
В течение первых двух лет свободной жизни, жаждущий творчества после однообразной классики Кировского, он работал с выдающимися современными хореографами: Мерсом Каннингемом, Мартой Грэм, Джеромом Роббинсом, Гленом Тетли, Алвином Эйли и Твайлой Тарп. Он дебютировал в кино, сыграв с Ширли Мак-Лейн и Энн Бэнкрофт в фильме «Поворотный момент» в 1977 году: после этого тысячи юношей стали записываться на курсы классического танца. В следующем году, всего через полтора года, он стал солистом Нью-Йоркского городского балета, которым тогда руководил невероятный Мистер Би – Джордж Баланчин, в свое время тоже эмигрировавший из России. Потом было приглашение в Американский театр балета, где он вскоре стал художественным руководителем и проработал в этой должности до 1989 года. В 2005 году он основал Центр искусства имени Михаила Барышникова в Нью-Йорке. Его творческий путь уникален и тщательно задокументирован (фотографии, видео, фильм). Хотя его имя не сходило со страниц таблоидов с момента прибытия под фанфары в США, его личная жизнь оставалась тайной за семью печатями.
Много друзей и мало любви
У него тоже есть свои слабости: Миша обожает своих собак, гольф, литературу и поэзию, которую может часами читать наизусть. Он знает французский, любит Париж, который называет мечтой детства, ставшей для него реальностью, и в этой реальности у него есть собственное гнездышко на острове Сен-Луи. Скромный, закрытый, чрезвычайно вежливый, он искренне восхищается другими танцорами (Жаном Бабиле, Фредом Астером), актерами и писателями. Всем известна его трогательная история дружбы с актером Джеймсом Кэгни, легендой Голливуда. Его прославили незабываемые образы гангстеров, при этом он был великолепным степистом, но, к сожалению, эта грань его таланта не была отображена в кино. В своем интервью журналу After Dark он признался: «Я увидел фильм с Кэгни, будучи еще подростком. Я порой по восемь часов стоял в очереди в кассу кинотеатра, чтобы купить билет на фильм с его участием. Он был одним из самых сильных первых впечатлений в моей жизни». Когда в 1986 году актер умер, Миша был одним из тех, кто со слезами на глазах выносил гроб с его телом из маленькой церкви в Нью-Йорке под аплодисменты огромного количества почитателей его таланта, пришедших попрощаться. Обладающий таким же мужественным шармом, как и его друг Джеймс Кэгни, Барышников не позирует на сцене, а живет. Его жесты порой выглядят слегка хулиганскими, небрежными, как у «плохого парня». Он полная противоположность стремительному и сексуальному, полному изящества и кошачьей грации, женственному Рудольфу Нурееву. Режиссер Тэйлор Хэкфорд говорит: «Миша – самый сексуальный мужчина в мире. Гетеросексуальный и производящий невероятно сильное впечатление на женщин». Сам же Барышников, порядком уставший от приклеившегося к нему в 70-х годах ярлыка Дон Жуана, говорит: «Я не первый и не последний в мире гетеросексуальный танцор». Ему приписывают романы с танцовщицами Натальей Макаровой, Гелси Киркланд и Шерил Йигер. Они с Лайзой Миннелли в шутку распустили слухи об их романе в интервью журналу After Dark в 1980 году. Что до Изабеллы Росселлини, то она отшутилась насчет приписываемого им романа в своем интервью в 1986 году: «Если у нас и была какая-то любовь, то разве что «при посредничестве» наших собак: его сучка-такса родила от моего кобеля шесть щенков. Так что правильнее сказать, что отношения были у наших собак, а нам с Мишей удалось избежать проблем».
Хотя Михаил не верит в брак и большую часть жизни не был женат, две женщины оставили в его жизни неизгладимый след. Актриса Джессика Лэнг, известная по фильмам «Кинг Конг» и «Весь этот джаз» Боба Фосса. После знакомства они разговаривали по-французски (поскольку Барышников на тот момент не владел английским – прим. ред.), и их «засекли» вместе фотографы в клубе Studio 54. Это был гламурный роман. Для него тогдашний имидж тусовщика, чуть ли не живущего в легендарном клубе, был скорее шуткой, поскольку, по его словам, он ходил туда от силы два-три раза с Мартой Грэм, Энди Уорхолом, Лайзой Миннелли и Миком Джаггером. Потому что физически нереально после этого встать на заре и явиться в танцкласс на репетицию в десять утра. В 1981 году у них с Джессикой родилась дочь Александра, которую он зовет Шурой. А уже в 1982 году их роман завершился, когда Джессика встретила Сэма Шепарда, с которым прожила следующие 18 лет. У Михаила завязался новый роман – с бывшей балериной Американского театра балета Лизой Райнхарт, плодами которого стали трое детей: Питер-Эндрю, Анна-Катерина и София-Луиза.
Тело как отражение духа
В 2004 году, когда ему исполнилось 56 лет, он с успехом сыграл Александра Петровского, опасно-притягательного сердцееда, в восьми последних эпизодах сериала «Секс в большом городе». Кэрри Брэдшоу даже покинула свой любимый Нью-Йорк и подруг, чтобы жить с ним в Париже. Для танцора роль мужчины, сводящего с ума женщин, вращающихся в артистических кругах, стала вызовом. Но для нового поколения зрителей, которое не слишком разбирается в балете, его герой стал настоящим открытием. В 2011 году в интервью журналисту израильского журнала Haaretz он заявил, что в жизни не имеет ничего общего с образом этого искусителя: «Знаете, я не дамский угодник. Я не слащавый красавец, не мачо и не герой-любовник, это точно. Так что о чем тут говорить?» Но мы говорим о том, что он собой воплощает, сам того не желая: образ идеального, идеализированного мужчины с совершенным, невероятно сильным, изящным телом, которым он виртуозно владеет. Он всегда смеется над этим штампом, который к нему приклеили: «Это абсурдно. Секс-символ? Да мне приятнее чаю выпить. Секс – это большое преувеличение. Правда. Забудьте об этом. Партия в гольф на хорошем поле, задушевная беседа с друзьями куда приятнее». Но девушек его слова не убеждают, и они все так же томно вздыхают при виде того, как он танцует. Он рожден, чтобы блистать. Одним движением он открывает для нас историю, свое видение. Его тело восхитительно передает движение духа культуры. На видеозаписи, где он разговаривает со своим кумиром Жаном Бабиле, пионером современного балета, последний говорит ему: «Когда танцую, я не думаю. Я ощущаю. Как ты». Это словно передача эстафеты, незаметная и скромная, но такая трогательная и волнующая. И слова Жана Кокто, сказанные о Бабиле, звучат сегодня так, словно их сказали о Михаиле Барышникове: «В нем есть кровь, мускулы и песнь жестов, присущих поэтам: подобно им, он состоит из тени и света, раскрывает ослепительные секреты, стоя при этом одной ногой в лабиринте тайн. Подобно им, он святой и грешник, которому суждено познать тот особый экстаз, в котором смешались аскеза и сладострастие... Подобно им, он пребывает вне времени и во всех временах, наделенный редкостной привилегией тех, кто приближается к богам, нося маску еще более прекрасную, чем сама красота».