У него два «Оскара» за лучшую мужскую роль и одни из самых высоких гонораров в Голливуде, однако он по-прежнему говорит о себе как о вислоухом парне со смешным носом, глазами как у китайца и животом, за которым нужен глаз да глаз. Он способен часами рассуждать о роли, которую сыграл картофель в истории человечества, и пьет кофе с медом, потому что Алек Болдуин сказал ему, что сахар вреден. Он плачет на фильме «Летят журавли», часто пользуется метро, коллекционирует старые печатные машинки, дружен с семействами Клинтона и Обамы. В общем, вы поняли – это Том Хэнкс. Только недавно отгремела премьера нового фильма Клинта Иствуда «Чудо на Гудзоне» с Хэнксом в главной роли, а уже через неделю на больших экранах стартует «Инферно», очередной фильм по роману Дэна Брауна, где все тот же Хэнкс в третий раз играет непотопляемого профессора Лэнгдона. И если о «Чуде» наш Форрест Гамп говорит с явной охотой, то на вопросы об «Инферно» лишь улыбается. Это не значит, что фильм Рона Ховарда провальный. Порой кажется, что у Тома Хэнкса не бывает и не может быть провалов. За что бы он ни брался, картина просто обречена на успех. При этом в его поведении нет ни грамма снобизма, он располагает к себе немедленно и беспрекословно. Пока я с интересом разглядываю «Теслу» цвета «мокрого асфальта», в которой он приехал на интервью, Хэнкс со знанием дела изменяет эмоциональный климат в радиусе 10 метров вокруг себя. Люди, только что хмуро спешившие по своим делам, вдруг останавливаются и начинают улыбаться. Хэнкс хорошо осведомлен о своем воздействии на окружающих и не спешит укрыться от поклонников. Он обводит взглядом случайных прохожих, прищуривает свои серо-голубые глаза и дарит всем ответную улыбку, тем самым подтверждая высказывание одного из своих самых известных киногероев о том, что жизнь — это коробка с шоколадным ассорти и никогда не знаешь, что именно тебе попадется.
Том, среди образов, которые ты воплотил на экране, много героических личностей. В «Чуде на Гудзоне» ты играл Чесли «Салли» Салленбергера, летчика, который спас в 2009 году 155 человек, «приводнив» аварийный аэробус в залив. А в реальной жизни тебе доводилось совершать что-нибудь героическое?
Ты имеешь в виду, возьмут ли меня в Лигу Справедливости? Нет, не возьмут, увы. Похвастаться мне, к сожалению, особо нечем. У меня четверо детей, я женат. И скажу честно – я вовсе не герой. Говорят, что в жизни есть четыре поведенческих типа: герой, злодей, трус и наблюдатель. Так вот, я – типичный наблюдатель. Я только и делаю, что наблюдаю за всем, что происходит вокруг меня.
Неужели ты никогда не сталкивался с превратностями судьбы? Говорят, что именно преодоление трудностей превращает мальчишек в мужчин. Или не превращает – в зависимости от того, как те действуют в драматических ситуациях.
Понимаешь, какое дело… Ну какие у меня превратности судьбы? Со мной работает целая группа ассистентов, я даже чемодан в поездку сам не собираю, мне сэндвич приносят до того, как я успею проголодаться. Вот иногда бывает, машина с водителем опаздывает. Я тогда строго спрашиваю: «Ну когда же наконец приедет машина? Где, черт побери, этот водитель?». Или иногда я сталкиваюсь с тем, что в самый ответственный момент вдруг не работает принтер. Появляется сообщение: «Принтер не подключен к компьютеру». Как это не подключен? Еще как подключен! Я же не слепой! Вот с такими превратностями судьбы мне чаще всего приходится бороться. И я не знаю, как с этим справиться (смеется)! А иногда со мной вообще случаются моменты, когда я застываю в ступоре словно олень, ослепленный светом автомобильных фар. Как-то я занимался в фитнес-клубе гостиницы, и там внезапно одной из посетительниц стало плохо, она сошла с беговой дорожки и опустилась на пол. К ней подбежали трое человек и стали оказывать ей помощь. А я, хотя находился к ней ближе всего, стоял как пень и тупо смотрел на происходящее. К счастью, ей довольно скоро стало лучше. И когда она встала, то, пристально взглянув на меня, сказала: «Спасибо за помощь, Том Хэнкс!». После этого мне захотелось немедленно записаться на курсы оказания первой помощи.
Тогда твой актерский талант заслуживает еще большей похвалы. Потому что «Салли» в твоем исполнении просто сверхубедителен. Ни на минуту не сомневаешься в том, что на киноэкране перед тобой человек, который в стрессовой обстановке действует спокойно и бесстрашно. Расскажи, как случилось, что ты согласился участвовать в этой картине.
Я, как и многие американцы, был наслышан о чудесном спасении 155 человек после того, как их самолет практически сразу после взлета из аэропорта Нью-Йорка столкнулся со стаей канадских гусей. В результате этого столкновения у него отказали одновременно два двигателя. То, что самолет удалось посадить на воду и при этом все остались живы-здоровы, действительно похоже на чудо. Но мало кто знал о том, что уже после того, как «Салли» был объявлен народным героем, ему пришлось в течение 18 месяцев ожидать результатов расследования, проводимого по заказу Национального совета безопасности на транспорте на предмет обоснованности риска, связанного с «приводнением» аэробуса в Гудзоновом заливе. Когда мне показали сценарий этой картины, то я «проглотил» его за 17 минут. После этого меня спросили за ужином: «Так что, это будет фильм про авиакатастрофу?». Мне тут же пришлось возразить: «Во-первых, это не авиакатастрофа, а вынужденная посадка на воде» (выдерживает многозначительную паузу, поднимая указательный палец, так же как делал его киногерой в фильме). Во-вторых, этот фильм, скорее, о тех 18 месяцах, которые «Салли» прожил с сердцем в горле, ожидая заключения расследования. От этого зависела не только вся его многолетняя карьера, но и его репутация. Он запросто мог превратиться из героя, спасшего людей, в летчика, не подчинившегося указаниям центра полетов и тем самым поставившего под угрозу жизни 155 пассажиров.
При просмотре фильма даже кажется, что участникам комиссии по расследованию важнее был сам самолет, поврежденный при посадке, чем спасенные человеческие жизни, разве не так?
Дело в том, что весь ход этого расследования ни в коем случае не был судебным процессом. Целью расследования было выяснение причин аварии. Такое расследование было бы проведено и в том случае, если бы пассажиры погибли. Ведь «Салли» получил из центра управления полетами четкое указание: возвращаться в аэропорт. Но капитан, мгновенно оценив ситуацию, самостоятельно принял, как потом оказалось, единственно правильное решение о «приводнении». Комиссии, которая вела расследование, было важно установить причины той аварийной ситуации и восстановить полную картину событий того дня.
Как я понимаю, после того, как расследование закончилось, были внесены изменения в инструкции для пилотов?
Именно этот вопрос я задал «Салли» при нашей встрече, когда готовился к съемкам. К моему немалому удивлению, он ответил: «Нет!». Но почему? Да потому что изменения в инструкции, как ни банально это прозвучит, стоят денег. Надо будет напечатать дополнительные страницы для руководства по летной эксплуатации, имеющейся в кабине каждого самолета. Эти страницы надо будет туда вложить, тогда и изменить содержание, а это стоит времени, а значит, и денег. Не секрет, что авиаиндустрия старается сэкономить на всем, чем только можно. Вам известно, например, что пилотов во время выполнения рейсов больше не кормят? К ним больше не приходят элегантные стюардессы с вопросом: «Какой вы хотите сэндвич: с тунцом или с индюшкой?». Нет, пилотам приходится покупать свой сэндвич перед полетом самим. Если они, конечно, успеют. Когда я слышу такие вещи, то я думаю: «Хм-м… пожалуй, поеду-ка я на машине».
Иногда же все равно приходится лететь. Стал ли ты по-другому воспринимать полеты после того, как снялся в этом фильме? Аэрофобия не навестила?
Конечно, мысли о том, что стая канадских гусей может вывести из строя огромный аэробус, не слишком веселят, когда сидишь в кабине этого самого аэробуса. Хотя гуси обычно не поднимаются выше 150 метров. То есть, хотя риск столкнуться с ними существует, он, к счастью, из разряда редко случающихся. Поэтому, как только я сажусь в самолет, то стараюсь расслабиться. Обычно я снимаю туфли, подшучиваю над собой и никого не трогаю. Стюардессам грех жаловаться на меня – я смирный пассажир, без истерик (смеется).
Не заказываешь у стюардесс коктейль «Салли» с водкой «Серый гусь», взболтать, но не смешивать, и слегка разбавить водой?
Нет, мне достаточно просто воды (смеется). Я же говорю, я образцовый пассажир. Могу не пристегнуть ремень, это максимум бунтарства, на который я способен. Мечта, а не пассажир!
Ты же в первый раз снимался у Клинта Иствуда. Это правда, что он не репетирует с актерами перед съемками?
Самая что ни на есть истинная правда. Не то что не репетирует, но даже не прогоняет через текст, диалог − ничегошеньки. Поэтому, если ты не дурак, а я был именно таким, то приходишь на съемочную площадку заранее и работаешь над сценой задолго до появления режиссера. Разговариваешь с оператором, чтобы получить представление о планах съемки, какая линза будет использоваться, что за ракурс. Помню, что перед съемкой сцены, где было много сложных диалогов во время заседания Национального совета безопасности, мы с Аароном Экхартом попытались прогнать наш текст, но нам сразу же дали понять, что босс недоволен нашими репетициями, и нам было велено вернуться в отель. Мы тут же заверили, что мы не репетируем, а лишь пробуем (делает большие глаза). А пробовать – это совершенно не то, что репетировать! Никаких репетиций, Боже упаси! А все потому, что Клинт Иствуд хочет только одного: непосредственности актера перед камерой. Хотя, как правило, каждая сцена снимается с разных ракурсов, но всегда одним дублем.
Оглядываясь на свою карьеру, как бы ты определил в ней высшую и низшую точки?
Наивысшим достижением своей карьеры я считаю тот факт, что меня до сих пор приглашают сниматься в кино. Долговечность в нашей профессии – это то, чем можно по праву гордиться. Быть на виду у публики в течение долгого времени – это не так уж и просто. Твою работу постоянно оценивают не только руководители студий, режиссеры и продюсеры, но и просто все вокруг. Ты стараешься всегда делать свою работу хорошо, но иногда это срабатывает, а иногда нет. Некоторые свои фильмы хочется забыть и сделать вид, что их никогда не было. Однако всегда найдется какой-нибудь повернутый, который подойдет и обязательно скажет: «Знаете, мистер Хэнкс, я должен вам сказать, что считаю «Костер тщеславия» вашей лучшей работой!» (с чувством кивает головой). Или совсем тронутый: «Ваш актерский Эверест – это Роберт Лэнгдон» (прикрывает ладонью глаза и имитирует рыдания).
Кстати, про «Инферно»…
Даже не начинай. Официант, счет (смеется)!
Ок, не буду про это! А что все же стало для тебя поворотным пунктом в карьере?
Думаю, что таких пунктов у меня было несколько. Самое интересное, что я никогда не могу разглядеть этот самый поворотный пункт до тех пор, пока он уже не произошел. Но один из них случился примерно в то время, когда я снимался в своем девятом фильме, комедии «Большой». К этому времени у меня уже было двое детей и я был разведен. Жил я у черта на куличках, в типичном доме, где обычно снимают квартиры все свежеразведенные мужья. У меня были проблемы с налогами, потому что мой менеджер дал мне худший совет из всех, которые можно было дать. Но тут на экраны вышел «Большой» − и все вдруг потихоньку стало налаживаться. Мы с Ритой поженились. И я помню, как подумал: «Все будет хорошо». Если не случится ничего непредвиденного, то я смогу заплатить за квартиру и за ремонт машины. И даже смогу купить детям подарки на Рождество. Я даже смогу вылечить зубы. Ведь понятно же, что если у тебя хватает денег на лечение зубов, значит, все хорошо. Потому что если зубы не лечить, то они болят (кажется, что передо мной оживает кадр из «Изгоя»). И если это не поворотный момент в жизни, то тогда я не знаю, что такое поворотный момент!
Текст: Лена Бассе
