«Город вульгарных женщин. Там ведь много было богачей и сахарозаводчиков. Они тысячи бросали на последние моды, они и их жены… Нет. У меня в Киеве была очень тяжелая жизнь, и я страну ту не полюбила и язык…» В противовес нашему желанию записать Ахматову в большие поклонницы Киева и Украины, поэтесса не питала теплых чувств ни к нашей стране, ни к городу. Упрекать ее в этом не приходится: Ахматова оказалась в Киеве не по собственной воле, и редко когда ее жизнь здесь была полной радостных чувств.
Впервые Анна Горенко — настоящая фамилия поэтессы, пользоваться которой Анне впоследствии настрого запретит ее отец, — оказалась в Киеве, когда ей было 5 лет. Анна с семьей жили в отеле «Националь», который находился у Бессарабского рынка по адресу Крещатик, 29/1, где сейчас находится магазин Roshen. В этой гостинице семья Горенко оставалась всю зиму с 1894 по 1895 год.
Однажды в святочные дни — период от появления первой звезды в канун Рождества до крещенского освящения воды — в Царский сад привезли передвижной зверинец. Анна с младшей сестрой Рикой убежали от нянечки и направились к нижней части парка — туда, где сейчас находится стадион «Динамо». Сестры прибежали к обрыву и, заигравшись, упали прямиком в медвежий вольер. Их вытащил прохожий, прыгнувший за девочками в клеть. А позже в том же парке будущая поэтесса нашла брошку в виде лиры; нянечка сочла это символом того, что Горенко суждено сделать карьеру в мире литературы.
В 1905 году родители Анны расстаются: ее отец остается жить в Петербурге, а мать переезжает с детьми в Евпаторию. Ахматову тем временем отправляют в Киев: ей предстоит окончить школу, и девочку записывают в Фундуклеевскую гимназию на улице Богдана Хмельницкого, 6/13. Живет Анна у тетки по материнской линии, своей тезки Анны Вакар, — та с мужем обитала в квартире на улице Университетской, дом 3. Ахматова недовольна жизнью в этом месте: родственники ей неприятны, купеческие жены на улицах слишком пестро выглядят и громко разговаривают, да и роль бремени на плечах тетки ей не по душе — Анна считает себя гордой наследницей татарского хана Ахмата, и быть приживалкой ей не пристало. «Все праздники я провела у тети Вакар, которая меня не выносит. Все посильно издевались надо мной, дядя умеет кричать не хуже папы, а если закрыть глаза, то иллюзия полная. Кричал же он два раза в день: за обедом и после вечернего чая... Кроме того, меня угнетали разговоры о политике и рыбный стол ...» — напишет она. Ее мрачные настроения проявлялись и в школе: несмотря на хорошие успехи, особенно в литературе, — преподаватель хвалил ее сочинения, добавляя, что ход мысли очень необычен и странен, — Анна держалась особняком от других учеников, высокомерно относясь и к ним, и даже к учителям.
Позже Анна переезжает к своей двоюродной сестре Марии Змунчилле, жившей на улице Меринговской, ныне — Заньковецкой. Это соседство нравилось будущей поэтессе куда больше: она читала Марии произведения Блока и романтическую литературу, пока та вышивала ковры. Большинство квартир в доме 1 на Меринговской были переделаны в коммунальные, но та, в которой остановилась Змунчилла, осталась пятикомнатной, с высокими потолками. Жили сестры бедно: так, им, согласно письмам Ахматовой, приходилось самостоятельно стирать и убирать.
В 1908 году семья Анны вновь стала жить вместе во флигеле дома по адресу Тарасовская, 23/25, — к сожалению, до наших времен флигель не сохранился. Отец семейства, впрочем, так с ними и не объединился: более того, он запретил Анне подписывать ее «декадентскую» поэзию своей фамилией, поэтому девушка взяла «татарскую» фамилию своей бабушки — Ахматова. Насколько эта история правдива и действительно ли род Ахматовой берет свое начало от знаменитого хана — доподлинно неизвестно.
Ахматова поступает на юридический отдел Киевских высших женских курсов при Киевском университете им. Святого Владимира. Лекции там читали преподаватели этого университета. До 1913 года у курсов не было постоянного помещения — на момент обучения Ахматовой занятия проходили на улице Фундуклеевской — ныне Богдана Хмельницкого — в доме под номером 51.
Все это время за девушкой пытается ухаживать молодой поэт Николай Гумилев. Они познакомились, когда Анне было 14, а Николаю — 17, и с тех пор молодой человек не оставлял попыток жениться на будущей поэтессе. Она отказывала ему несколько раз, чем порождала в его романтичном разуме стремление покончить с собой. Сначала Гумилев попытался утопиться в Нормандии, но потерпел крах; он решил, что это точно потому, что судьба велит ему еще раз попробовать сделать предложение Ахматовой. Та вновь отказала, после чего Гумилев принимает яд в Булонском лесу в Париже. Его возвращают в чувство.
В ноябре 1909 года Гумилев приехал в Киев, чтобы прочесть свои стихотворения на литературном вечере «Остров искусств». Публика невзлюбила поэзию Гумилева: она освистала поэта и всячески дала ему понять, что не испытывает восторга по поводу его творчества. После этого фиаско Ахматова предложила ему прогуляться по вечернему Киеву, желая поддержать старого знакомого. Скрываясь от холодов и непогоды в ресторане гостиницы «Европейская», Николай решил, что давно не делал Анне предложения, и срочно исправил это недоразумение. Внезапно Анна — видимо, уставшая от одиночества и ненужности в Киеве — соглашается. Молодые люди, не желая устраивать громких праздников сразу после смерти отца Гумилева, тихо расписываются в деревянной церквушке в местности Никольская слободка.
Ахматова, несмотря на общее скептичное отношение к Киеву, всегда любила местные монастыри и храмы. «Необычен был Михайловский монастырь XI века — одно из древнейших зданий, — поставленный над обрывом, потому что каждый обрыв — бездна и, следовательно, обиталище дьявола, а храм св. Михаила Архангела — предводителя небесной рати — должен бороться с сатаной... Все это я узнала позже, но Михайловский монастырь любила всегда». А позже Ахматова начнет писать стихотворения, вдохновленные местными храмами. Например, в 1915 году поэтесса написала следующее:
И в Киевском храме Премудрости Бога,
Припав к Солее, я тебе поклялась,
Что будет моею твоя дорога,
Где бы она ни вилась.
То слышали ангелы золотые
И в белом гробу Ярослав,
Как голуби, вьются слова простые
И ныне у солнечных глав.
И если слабею, мне снится икона
И девять ступенек на ней.
А в голосе грозном софийского звона
Мне слышится голос тревоги твоей.