Маша Ефросинина: Лиля, я очень рада, что у нас с тобой появилась возможность поговорить. Понимаешь, наша ситуация очень показательна: об этом интервью, то есть о нашем разговоре, договаривались ребята из L’Officiel с твоим пиар-отделом. И это при том, что мы с тобой живем через дорогу – только днем ранее ты передала мне коробку макарон, которыми мой муж сейчас меня усердно закармливает.
Лилия Пустовит (смеется): Да-да, правда.
Маша: Я посмотрела несколько интервью с тобой – которых, кстати, оказалось не так уж и много – и решила, что хочу начать с вопроса, по какому принципу ты соглашаешься или отказываешься от интервью?
Лилия: Мне должно быть интересно: например, я точно знала, что с тобой будет интересно. Ты спрашиваешь не о том, что уже можно прочесть в других интервью. Отвечать из раза в раз на одни и те же вопросы – это ужасно. Понятно, что есть какие-то вещи, о которых вспоминать приятно всегда, но зачем же мучить человека? Почему не прочитать предыдущие интервью и подумать над вопросами, которые еще не были заданы?
Маша: Ты – безусловная фигура в украинской моде, своеобразный абсолют. Я поспрашивала своих знакомых о том, что они хотели бы узнать о тебе, и все говорили практически одно и то же: она – дизайнер очень специальный – есть Лилия Пустовит, а есть все остальные. А дальше следовала фраза: «Но очень хотелось бы узнать, какой она человек». Твой выход в конце показа самый короткий; кажется, как только ты показываешься, тебе тут же хочется спрятаться назад. Поэтому буду говорить с тобой о человеческом. Дизайнер должен быть ярким и выразительным лицом своего бренда?
Лилия: Я думаю, что большая часть дизайнеров позволяют людям входить в свою жизнь по необходимости. К сожалению, современный мир – как шоу-бизнес, и большинство предприятий обречены на персонификацию. Именно поэтому, мне кажется, многие не самые талантливые люди становятся известнее и популярнее куда более одаренных, но менее общительных, маргиналов. Времена Мартина Маржела практически закончились. Я, как личность, формировалась в 90-е годы, в эпоху гранжа. Когда ко мне приходили и хотели меня сфотографировать, я говорила – взгляните лучше на мои коллекции, они говорят за меня, зачем же вам нужна я?
Маша: Тем не менее, именно вы с вашей командой первыми подхватили очень правильный, на мой взгляд, тренд: стали одевать селебрити на выходы. Твоей покорной слуге однажды поступил звонок с таким предложением; я была ошарашена. Резко был сделан такой шаг, выполненный «по правилам». Однако ты остаешься в тени: не можешь переступить через себя? Ведь, если сейчас Лилия Пустовит решит устроить какой-нибудь бал, праздник или маскарад, это привлечет тонны внимания.
Лилия: Кстати, подобная идея недавно у нас была. Ну, о бале, конечно, речь не шла, но собрать какую-то группу близких нам людей на какое-нибудь масштабное мероприятие нам бы хотелось. Мы все еще думаем над этим. Я почувствовала в этом необходимость и я сама хочу это сделать, потому что обычно заставить меня сделать что-то нельзя, что бы ни диктовали тенденции или мои пиар-менеджеры. Я не умею наступать себе на горло. Мне показалось, что сейчас я могу сделать это по-своему, в каком-то органичном для себя ключе.
Маша: Скажи, сложно ли тебе выходить на «авансцену»бренда Poustovit в каких-то публичных проявлениях?
Лилия: Сложно. Я не очень закрытый человек, но люблю комфорт. В моем характере очень мало Кришны – в том смысле, что мало актера, у меня нет особых навыков светского общения. Я говорю вещи, которые мне нравятся, когда они мне нравятся, мне не доставляет удовольствия манипуляция людьми – в общем, я не актриса.
Маша: А что, если бы все вышеперечисленное у тебя было? Появилось бы больше клиентов, или к бренду бы пришла быстрее слава?
Лилия: В наше время умение коммуницировать – залог успеха. Помимо того, что ты создаешь продукт, важно уметь его правильно преподнести. Для этого необходима энергия, желание общаться с людьми, любить их, но это никогда не было моей сильной стороной. Повторюсь: я не закрытый человек, но мне комфортнее с людьми, которые мне интересны. Если же они мне не интересны, или не нравятся, или я вовсе их не знаю, то я чувствую определенный дискомфорт.
Маша: А если они не интересны, не нравятся, ты их не знаешь, но они могут прийти и купить всю твою коллекцию? Просто для этого нужно выйти, провести примерку и рассыпаться в комплиментах.
Лилия: Если бы ко мне пришли Bergdorf Goodman, как когда-то пришел ЦУМ, то я бы предположила, что эти люди интересны сами по себе, ведь они создали такой бренд. Но, если это какие-то дети прокуроров, укравшие все у украинского народа, то я даже не представляю себе, чтоб им вообще понравилась моя коллекция.
Маша (смеется) :Не уводи меня в сторону с Bergdorf Goodman! Вот смотри: я знакома с Александром Тереховым. Это вообще человек в ракушке, асоциален абсолютно. Его пиарщики утверждают, что, если великосветская дама желает, чтобы примерку провел лично Саша, то на выбранный ими комплект пойдет накрутка: то есть это декларируется. У тебя были такие случаи?
Лилия: У меня таких случаев не было, просто когда-то, когда я начинала, мне было интересно абсолютно все, в том числе и частный пошив. Но уже много лет я практически этого не делаю, у меня есть человек, который этим занимается.
Маша: То есть, если я захочу какое-нибудь экслюзивное платье на тот случай, когда, например, поеду получать большую статуэтку (смеется), я не смогу претендовать на что-то, пошитое специально к случаю?
Лилия: Ну, лично ты можешь, ты же, в какой-то степени, посол бренда. Даже возвращаясь к вопросу о селебритиз: мы же не всем им предлагаем приходить и надевать наши платья. Таких людей совсем немного.
Маша: А бывает ли у тебя такое, что ты понимаешь: не могу я что-то придумать, не хочу, вот совсем не мое?
Лилия: Да, конечно. Отказываюсь. К тому же, мы ведь работаем не только с частными клиентами: порой обращаются и какие-то компании, и, честно говоря, если я понимаю, что мне просто морально не хочется с ней работать, я могу назвать какую-то сумасшедшую цифру, от которой люди разворачиваются и уходят. Ну, чтобы не оглашать настоящих причин.
Маша: То есть ты пропускаешь все через собственную моральную и социально-оценочную системы?
Лилия: Да. Понимаешь, для меня неразделимы ценности моего бренда и лично мои. Может, я слишком рано начала его строить, потому что никогда не создавала его как продукт для заработка денег, мне никогда не было все равно. Для меня важно что, как и для кого мы делаем, у меня есть идеальный проект нашего клиента. Например, я часто думаю о запуске второй и даже третьей линии: сегодня людям не нужны сложные, дорогие вещи, и мне хотелось бы создать какой-то нормкор, сделанный в Украине для украинцев. Но затем я иду в какой-нибудь торговый центр и понимаю, что чем ниже цена, тем больше мне придется украшать одежду, чтобы заинтересовать покупателя. Или идти на компромиссы с собой: выбирать самую дешевую ткань, или ограничивать каким-то другим образом качество. Мне очень, кстати, не нравится тенденция надевать каждый день новые вещи. У меня есть знакомые, которых я наблюдаю на протяжении двух лет уже каждый день, и они почти ни разу не повторили гардероб.
Маша: А как это объяснить?
Лилия: Это консьюмеризм, который у молодого поколения уже в подкорке. Мне кажется, это ужасно: лучше миллион вещей, но плохого качества, зато каждый день ты в новом. Я не понимаю этого, честно. Как-то мне всегда казалось, что лучше мало хороших вещей, вневременных. Пусть лучше я буду ходить неделю подряд в одной обуви, но это будет качественная обувь, чем каждый день буду менять босоножки, купленные в масс-маркете и разлетающиеся с пугающей скоростью.
Маша: Я не люблю громких обобщающих заявлений, но тебя не спросить не могу: в массе своей люди в Киеве хорошо одеты или плохо? Давай позволим себе ненадолго оперировать понятиями на уровне «черное-белое».
Лилия: Плохо. Конечно, плохо. Слишком мало лет прошло, наш рынок еще не насыщен стрит-стайл одеждой. Разумеется, я не говорю, скажем, о модной публике: эти люди имеют возможность покупать, разбираться в одежде, они видят хорошую одежду в Европе. Но в целом – плохо. Но я хочу сказать: я пришла в моду с тем, чтобы менять улицы Киева. Первые десять лет мои коллекции были не столько о самовыражении, сколько о вариативности моды: мне хотелось показать, мол, смотрите, не только ведь на каблуках можно ходить. Но что поделать, если даже модели на кастинги приходили на высоченных каблуках? Это был жуткий мир, он очень меня расстраивал. Спустя годы я понимаю, что, может, не сильно повлияла на общую картину, но я успокаиваю себя тем, что привела за собой большое количество украинских дизайнеров, которые поняли, что можно пробивать стены и развенчивать своим творчеством стереотипы.
Маша: Тебе не так-то уж и нужно себя успокаивать: сегодня твое имя ассоциируется с хорошим вкусом. А вот, кстати, что ты чувствуешь, когда видишь человека, незнакомого тебе, в твоей одежде?
Лилия: Наверное, я думаю о том, произошло ли правильное слияние вещи и человека. Разумеется, мне, чаще всего, приятно, но бывает по-разному. Например, на одной вечеринке совсем недавно я встретила женщину в шарфиках из нашей ткани, при том, что я, конечно, знаю, что никаких шарфиков мы не шьем.
Маша: Неужели твое платье было где-то зверски порезано на шарфики?
Лилия (смеется): Нет, конечно. Просто мы делаем пробные образцы не только в Италии, но иногда и тут, в Украине. Видимо, она нашла какой-то кусочек и решила надеть его на вечеринку.
Маша: Понятное дело, ты не из тех, кто подойдет к ней, возьмет за горло, начнет душить этим шарфиком и говорить: «Откуда ты его взяла?».
Лилия: Между прочим, я подошла и спросила. Просто задала вопрос: «Откуда у вас этот шарфик?» А она говорит: «Я просто хотела вас порадовать».
Маша: Вот видишь! И это не изменило твоего отношения к ней? Вот кстати об отношении: то, что ты хороший друг, обсуждению не подлежит, многие со мной согласятся в этом. А какой ты руководитель? Ведь у тебя довольно большой штат?
Лилия: Мне очень сложно руководить людьми. У меня у самой повышенное чувство ответственности и я вообще не умею работать с людьми в том смысле, что это требует определенной манипуляции. Человек, который руководит людьми, должен увлекать их за собой не только голым энтузиазмом, потому что он иссякает. Я же отношусь к этому с пониманием того, что у каждого есть отведенное ему количество ответственности. Вот человек работает на этом месте, и он должен стремиться вперед, расти, меняться. Но, конечно, так не у всех – ведь все люди разные.
Маша: А мне вот как раз интересно: если человек что-то испортил, реально создал проблему, и его нужно наказать – как ты справляешься с этим?
Лилия: Никак. Я не умею ни поощрять, ни наказывать людей. Но, слава богу, со мной уже очень много лет работает прекрасная Марина Юрченко. Когда у коллектива появляется какой-то вопрос, они идут прямиком к Марине. Она – тот человек, который, в отличие от меня, с утра до ночи есть на работе, и к которому можно обратиться по любому поводу: от личного до профессионального. Она умеет работать с людьми, она знает все об их личных проблемах.
Маша: Но решения все равно остаются за тобой?
Лилия: Да. Как и ответственность за них.
Маша: Знаешь, что я вспомнила? Это ведь ты меня пригласила на просмотрфильма «Святой Лоран». Так вот, помнишь, там была сцена, с Лораном и его сотрудницей? У нее случилась какая-то личная беда — она долго рыдала перед кутюрье, он ее успокаивал, дал ей денег, она продолжила плакать, и сцена была настолько человечна, что хотелось ее пожалеть. Собственно, Лоран пожалел. А потом уволил через помощника. Так должно происходить? Дизайнер должен оставаться небожителем?
Лилия: Однозначно должен, но, говоря об этой сцене, меня покоробил тот факт, что он велел ее уволить. Для меня это слишком сложное решение. Я бы не могла так поступить. По большому счету, каждому Ив Сен Лорану нужен свой Пьер Берже. Да что там, любому творческому человеку нужен свой Пьер Берже.
Маша: Но ведь ты сейчас уже на таком этапе, когда, появись у тебя Пьер Берже…
Лилия: Я его не приму?
Маша: Ты его не примешь. Ты уже слишком пустила во все корни. Вот скажи, смогла ли бы ты сейчас все отдать и заниматься только тем, в рамках чего тебе комфортно?
Лилия: Думаю, что с тех пор, как у меня появилась дочь, это стало более реальным. Раньше я была страшным трудоголиком, а сейчас над этим можно поработать. Но самое ужасное даже не это. Такой человек, как Ив Сен Лоран, даже при наличии Пьера Берже, был глубоко несчастен все равно. И это страшно. Я все время жду момента, когда смогу расслабиться и насладиться. Но он никак не наступает.
Маша: Когда-то на меня не меньшее впечатление произвела книга об известных женщинах: артистках, актрисах, художницах, людях исключительно творческих. Они закончили свою жизнь в абсолютном одиночестве, и меня это испугало. Но у меня уже была Нана, которая и оставалась моим якорем. Ты же определенный период своей жизни провела так, как хотела, до появления Лизы. Но все же: чего конкретно ты лишилась и что приобрела с тем, что стала матерью?
Лилия: Мне сложно сказать, чего я лишилась. Искать острых ощущений мне не хочется: что-то я уже испытала, а к чему-то уже потеряла интерес, так что появление Лизы не лишило меня удовольствий, которых я еще не пробовала. Но в моей жизни добавилась определенная глубина, она наполнилась новыми гранями смысла, ранее мною не виданных. Например, в моем характере всегда был перфекционизм: не знаю, была ли я была так воспитана, или же это врожденное качество, но впереди меня постоянно были какие-то цели, которых я пыталась достичь. Когда-то я ходила в музыкальную школу, и, дожидаясь преподавателя, сидела перед бархатным гобеленом, на котором было вышито изречение, по-моему, Маркса: «В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот может достигнуть её сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по её каменистым тропам».
Маша: Я восхищена тем, что ты это помнишь.
Лилия: Да! И я всегда воспринимала жизнь, как эти тропы, и ее сияющие вершины меня манили. И тут, внезапно, я перестала находится в постоянной гонке. Возможно, это связано с моими занятиями сахаджа-йогой, с тем, что я уже более десяти лет занимаюсь медитацией и упорно учусь получать удовольствие от сегодняшнего дня. Ну и конечно, в моей жизни появился Игорь: он – как раз тот человек, который живет здесь и сейчас. Я же никогда так не могла, мне все нужно было запланировать наперед. И, наконец – о счастье! – я научилась наслаждаться моментом. Я больше не думаю о том, как прекрасно будет завтра. Я научилась жить в настоящем, и понимание красоты мгновения приходит ко мне спонтанно.
Маша: Да, ты и внешне наполнилась светом. У тебя появилась семья. Семья – это совершенно другой мир, который ты очень сильно оберегаешь. Тем не менее, в прошлом декабре, когда Лизе было только несколько месяцев и ты кормила ее грудью, ты пошла на Майдан.
Лилия: Да.
Маша: А страх за себя? Страх, что теперь у тебя есть ребенок и ты несешь за себя ответственность? Неужели они тебя не останавливали?
Лилия: Нет. Я просто не могла не пойти. В чем-то я была достаточно осторожна, я не проводила там больше двух часов подряд, не перемерзала, но не ходить не могла. Сидеть дома, когда ты не знаешь, что происходит, гораздо страшнее. Я понимала – наверное, в масштабе всего Майдана я не очень много значила, но знала, что так думает каждый сейчас.
Маша: Знаешь, я считаю тебя очень чувствительным человеком. Поэтому сейчас я хочу перечислить тебе несколько ключевых чувств, а ты мне говори свои ассоциации. Любые. Начнем?
Маша: Скромность?
Лилия (смеется): Я, наверное.
Маша: Справедливость?
Лилия: Должна быть.
Маша: Одиночество?
Лилия: Иногда необходимо.
Маша: Отчаяние?
Лилия: Разрушительно.
Маша: Наслаждение?
Лилия: Море.
Маша: Идиотизм?
Лилия: Поведение водителей на дорогах.
Маша: Энергия?
Лилия: Женская.
Маша: Твой страх?
Лилия: Раньше я боялась опоздать. Раньше мне даже кошмары снились о том, что я куда-то опаздываю: то на самолет, то на поезд. А сейчас страхов нет.
Маша: Любовь?
Лилия: Любовь – это моя семья и, наверное, вся жизнь.
Officiel-online выражает благодарность за помощь в проведении интервью ресторану Parfait
