На прошлой неделе за воскресным завтраком с подругой мы говорили, как обычно, обо всем на свете, прерываясь только на “еще одну чашечку кофе, пожалуйста”. Она рассказывала мне о своем новом знакомом, который вызывал ее восхищение тем, как гармонично создал и организовал “свое” пространство вокруг себя. Знаете, такой тип людей, которые как будто окружают себя исключительно тем, что им нравится и подходит. Они могут быть аскетичны или наоборот — источать довольство и гедонизм. Но они точно окружены всем тем, что им нужно, и не перегружены ничем лишним. У таких дома всегда есть любимый напиток, хорошая начатая книга и что-то еще, чем заняться. Подруга говорила о том, что с легкостью может представить, как этот мужчина месяц не выходит из дому, не нуждаясь ни в ком и ни в какой социализации для того, чтобы чувствовать себя хорошо. Мы обсуждали, правда ли, что женщины более зависимы от социализации, или нет. Связывали это с гендерными ролями, с силой внутренней и внешней референции, с невротическим и шизоидным типом личности. Вспоминали Бьорк и Леннона. Рассуждали насчет собственных потребностей в социализации и приходили к выводам, что прекрасно чувствуем себя в своих берлогах. Мы разошлись каждая по своим делам, и я уже вынашивала текст на эту тему в голове, но ему так и не суждено было родиться.
Я планировала закончить текст в среду, а в четверг улететь в Европу, где меня ждали, где мне очень хотелось быть. Еще в среду утром я готовилась собирать вещи и передала подруге ключи от квартиры — поливать цветы и гулять с собакой. А уже вечером мы созвонились по видеосвязи и отменили перелет. Он остается в Европе, я остаюсь здесь. Перспектива остаться самой в своей берлоге надолго оказалась более чем реальной, а наш воскресный завтрак с подругой приобрел оттенок острой иронии.
На карантине каждый делает то лучшее, что может: моет руки, кашляет в локоть и обращается к врачу при первых признаках болезни. Мы не жмем руки при приветствии, мы не обнимаемся, не целуем в щеку, мы держимся на расстоянии не меньше метра. Social distancing — главное правило любого европейца сегодня. В кафе и в лобби отеля вас не посадят за один столик или даже близко к незнакомцу, вы не будете держать дверь в ожидании выходящей из магазина пожилой леди, вы вежливо отстранитесь. Американский психотерапевт Вирджиния Сатир в XX веке представила теорию о том, что человеку для хорошего самочувствия необходимо 8 объятий в день. Ученые дня сегодняшнего говорят, что человеку для хорошего самочувствия нужно, чтобы вы отошли от него на 1 метр.
Я не чувствую паники, не бегу скупать все в супермаркете, не читаю все-новости-мира, я просто лежу на спине и пялюсь в потолок. Сегодня моя берлога залита солнцем, окна открыты и я слышу звуки тихой улицы. Пытаюсь представить себе, что так пройдет месяц, два, три. Клаустрофобия становится слишком реальной. О чем же мы тогда говорили с подругой в воскресенье? Что каждая из нас может быть абсолютно счастливой без каких-либо социальных контактов. Мы говорили, как обожаем читать книги, как прекрасно включить свою музыку и медленно готовить, как спокойно выбрать любой фильм: от постыдно глупого до заунывно интеллектуального — и просто смотреть, ни с кем не обсуждая.
Как часами можно исследовать всходящие луковичные на балконе и новые побеги алоэ на подоконнике. Как приятно наводить порядки, разгружать полки и упорядочивать кладовые. Как можно сесть за письмо утром и оторваться под вечер, страшно голодной, чтобы наконец приготовить себе что-то. Или рисовать, шить, забивать гвозди и перевешивать картины. Наконец разобрать мешок со старыми фотографиями и распределить их в альбомы. Все это очень приятно, и это не страшно. Оставайтесь дома.
Страшит вынужденность, а не изоляция. Страшит отсутствие объятий и прикосновений — а значит и нашего “я”. Никто на меня не смотрит, никто меня не трогает, я точно еще существую?
Жизнь резко становится медленней, если только ты не в очереди в супермаркете. Мы не путешествуем на длительные расстояния, предпочитаем ходить пешком, не покупаем быстро очередную безделицу, долго моем руки и говорим по телефону. Как будто сама планета таким жестким способом просит нас наконец притормозить.
Мы меняем свои привычки и нормы социального поведения, мы настороже. Некоторые из нас ждут паники и хаоса, но все больше и больше мы узнаем о простых актах гуманизма. Онлайн-бизнесы, раздающие бесплатные подписки, вместо того, чтобы поднять цены и хорошо заработать на скучающих дома; авиакомпании, бесплатно переносящие даты перелетов; незнакомцы, покупающие продукты пожилым соседям; жители Сиены, поющие ночью друг другу, высунувшись из окон: “Да здравствует Сиена, самый красивый город!” Как много мы еще увидим этих прекрасных жестов, наших новых объятий без прикосновений.
Что бы ни происходило, людям важно соблюдать человечность, часть которой состоит в возможности купить кофе в любимой кофейне и, ощутив запах свежей выпечки, соблазниться на куин-аман или булочку с корицей. Пусть в этот раз в кафе будет пусто и посетитель возьмет все с собой, а не сядет за любимый столик, но важно, чтобы этот столик был, чтобы мы все еще зажигали свечи и ставили цветы.
Как говорит мой тренер по экзистенциальному коучингу, весна — это самая экзистенциальная пора года. Весна, а не осень, ведь именно весной проявляет себя и жизнь, и смерть. Только весной садовник узнает, пережило ли дерево зиму. Мой куст розмарина так и стоит сухой, а вот олива выбросила три молодых зеленых побега. Живет, значит. Как и мы.
Читайте также: Субботняя колонка: Возможно ли сохранить любовь к другому человеку, когда страдаешь сам