Вчера Ольга Котрус, автор потрясающего блога http://spirit-of-paris.me, открыла предзаказ на покупку своей первой книги «Город, который меня съел». Как описывает сама Ольга, эта книга – о звуках и запахах Парижа, о самых любимых и важных для автора местах в этом городе. «Это ваш антипутеводитель — информации в книге много, но она подана в таком ключе, как будто смотришь короткометражку», — пишет Котрус в аннотации к изданию, опубликованной в ее блоге.
Сегодня мы публикуем отрывок из этой удивительно личной и красивой истории; разумеется, этот отрывок посвящен одной из главных ценностей редакции L’Officiel Online – еде. Обожаем ее и счастливы тем, что Оля разделяет эту любовь с нами.
•••
Свою первую корзину я купила в супермаркете Carrefour за три евро. Вытянула ее из огромного вороха других сумок на летней распродаже. Светло-зеленая, с тонкими истрепавшимися ручками, она до сих пор стоит у нас в коридоре, хоть я уже и не рискую носить в ней продукты – боюсь, не выдержит. Но она – самый настоящий артефакт. Почти пять лет назад я купила ее, потому что впервые в жизни мне захотелось красиво ходить за покупками. Сейчас у меня шесть корзин. И я определенно понимаю Джейн Биркин: соломенная сумка на кожаных ручках, которую я привезла из отпуска в Биарриц, — это самая удобная вещь, которую только можно представить. Что я только не носила в ней: и фотоаппарат, и желтые листья, и каштаны, собранные в Люксембургском саду, и книжки, и новые туфли, и цветы, и багаж воспоминаний. Но лучше всего в нее помещаются овощи и фрукты с рынка Алигр.
Нужно ехать до станции метро Ledru-Rollin, а потом минут десять идти пешком по rue du Fabourg Saint-Antoine до поворота на rue Crozatier. А там уже видно рынок. Я приезжаю сюда в субботу или воскресенье. Можно и в будни, но тогда не получаешь и половины удовольствия: нет толпы, которая несет тебя от одного лотка к другому, продавцы не так стараются и не перекрикивают друг друга, нет этого ажиотажа, который может быть только на рынке и только в выходной день. Продукты здесь очень дешевые, и не успеешь оглянуться, как ручки сумок врезаются тебе в пальцы. «Кто все это будет есть? Так и до вегетарианства недалеко», — думаю я про себя, когда мы с Клеманом, навьюченные десятком пакетов, плетемся обратно к метро.
А дома я выкладываю на стол сладкие перцы размером с голову, которые потом буду тушить в томатном соусе. И баклажаны, и цуккини, и помидоры на рататуй. И неприлично спелый манго, который нужно есть чайной ложкой. И маленькие, черные, как камушки, авокадо. И пучки мяты, петрушки и розмарина. И мокрый шпинат для пирога с козьим сыром. И рукколу, и артишоки, и красивую черную морковь. И дыни, и сливы, и груши. И букет пионов со стеблями, завернутыми в фольгу, чтобы не успели завянуть. Квартира трещит от этих запахов по швам, и тогда я открываю все окна настежь.
Я люблю фрукты на грани разложения, когда еще два дня – и забродят. Лучше всего – абрикосы. Такие, что страшно в руки взять – сразу мякоть течет по пальцам. На рынке Алигр я несколько недель подряд покупала такие у одного и того же продавца. По 99 центов за килограмм. Оранжевые, огромные, бархатистые. Их нельзя было выбирать самостоятельно – как раз потому что они уже начали превращаться в сок. Но от этого они и были такие вкусные. Я едва успевала довезти их домой, так невыносимо пахли они из корзины.
Так пахли абрикосы в моем детстве. Дерево в нашем саду было старое и уже начинало сохнуть. Но плоды были, как мед. Самые спелые падали на землю и трескались, обнажая коричневую косточку. Можно было быстро успеть донести хоть один такой до крана возле летней кухни, смыть с него пыль и тут же съесть. Бабушка делала из этих абрикосов варенье и добавляла в него половинки грецких орехов. Зимой мы мазали его на хлеб с маслом. Во Франции варенье называется конфитюром, и вечно мне в нем чего-то не хватает.
Каждое лето мы «переезжали» из веранды в летнюю кухню – со всеми тарелками и кастрюлями. Маленькое окошко над газовой плитой, вместо вытяжки. Стол, покрытый клеенкой: здесь лепили вареники или пирожки и готовили закатку на зиму, а потом спускали ее в погреб. В кладовой над погребом стоял старый комод – в ящиках лежала мамина обувь, которую она уже никогда бы не носила, но никто ее не выбрасывал. А внизу было сыро и холодно, там стояли ящики с зимними яблоками, морковка и буряк лежали в песке. Горела всего одна лампочка, и банки с солеными и сладкими сокровищами таинственно поблескивали в тусклом свете: айвовое варенье из крупных кусочков, как мармелад; квашеная капуста с целыми яблоками; кабачки, нарезанные широкими кружочками; целые груши важно плавали в компоте. Какие это были груши. Сорт назывался «Лесная красавица» — у нас было два больших дерева за домом, куда выходило окно бабушкиной комнаты. Ветки склонялись за забор, на улицу, и соседские дети часто таскали у нас фрукты, а бабушка выкрикивала им ругательства через окно. Я любила зеленые груши, когда они только-только начинали краснеть. Вкус у них был такой странный, как будто с примесью муки. А спелыми они были ярко-желтые и страшно сочные – надо было обязательно подставлять руку под подбородок, чтобы не испачкаться.
Мы обедали и ужинали на улице. И у меня до сих пор мурашки, когда я вспоминаю, как запахи домашней еды смешивались с ароматом самого лета: спелых яблок с красным рябеньким бочком, щавеля, крыжовника, черешни, белых лилий на клумбе и белья, которое сушилось на веревках перед домом. Все это так легко вдыхалось и совсем не казалось чем-то ярким и особенным. Не так уж много времени должно пройти, чтобы все это, обычное и простое, стало таким душераздирающим и важным. Всего каких-то двадцать лет. Чтобы воспоминания о тенистом малиннике за бабушкиным домом снова вызывали неподдельный страх: там водились пауки, и каждый раз мне приходилось бороться с ужасом, чтобы нарвать себе стакан ягод. В Париже стакан хорошей малины может стоить пять евро, и мне уже ни с чем не нужно бороться, чтобы купить его. Оттого этой малины совсем не хочется.
