Нобелевский марафон Светланы Алексиевич достиг Киева. Среди многочисленных встреч — public talk c ее коллегой Оксаной Забужко в столичном Доме образования и культуры. На сцене — стилизация под уютную квартиру. Алексиевич присаживается в плюшевое кресло и начинает говорить.
«Меня в Союзе писателей встретил мужчина и говорит:
— Света, вас люблю, а ваши книги — нет.
Спрашиваю, а чего так? Он в ответ:
— У меня нет такой обиды на жизнь, а ваши книги очень жестокие.
(обращается к зрителям) А вы как думаете, о чем я пишу? Вот, например одна девушка мне рассказывала о своем парне-спасателе. У них только начинался роман. И тут его отправляют тушить чернобыльский саркофаг. После этого она прибегает к нему в больницу. Медсестры уводят ее от него. Говорят, не смей ни прикасаться, ни целовать, он подлежит деактивации. А ей все равно, она летит обратно к нему в палату. Так скажите мне, эта история о чем? О смерти или о любви? Сами же книги я пишу долго, выслушиваю, подслушиваю, подглядываю за всеми. В общем, вглядываюсь в саму жизнь. Я умираю в каждом герое и в нем же возрождаюсь. У меня как у Достоевского — каждый кричит свою правду. Вне зависимости от того, симпатичен он мне или нет. Почему даже если враг проявляет доброту, про это нельзя сказать? В моем же хоре хорошо слышен каждый голос. О чем не могу писать? Только том, о чем не поняла, о чем не догадалась. Потому всячески настраиваю в себе огромное количество антенн, чтобы чувствовать, чтобы слышать.
Мои книги – это не интервью, хоть в их основе и услышанные мною истории. Но мало просто собрать материал. Словам нужно пространство, мы говорим грязно, произносим много лишнего, сбиваемся — это же не литература, я должна преобразовать ее в литературу. Еще нужно иметь такой магнит, который соберет все идеи. Нужно изложить свою философию, пронизать каждую страницу своей мыслью и сформулировать новый смысл. Опубликовывать пересказанные истории — это не просто всего лишь расстановка запятых. Темная сторона, безнравственная сторона искусства состоит в том, что палач и жертва одинаково интересны. Ты пишешь и понимаешь: страдания очень художественны.
И знаете, наверное, писать о войне больше не буду, не могу уже просто, могу теперь только о любви. Я сейчас как раз работаю над такой книгой и нахожу, что мы не можем говорить об этом чувстве, потому что все мы — заложники культуры страдний. В этом мире боли все причастны к страданиям. Потому нельзя винить людей в черствости, когда вокруг столько ужаса, у них просто срабатывает инстинкт самосохранения. Культуры ведь самого счастья просто нет. Даже говорить о счастье людям трудно. О первых моментах любви еще говорят, встретились, обнялись, а дальше ведь длинная дорога к счастью. И про это не пишут даже в мировой литературе.
«Чернобыльскую молитву» я писала о том, как страшно, когда люди стали бояться воды и земли. Джек Лондон писал, что даже к жизни в смирительной рубашки можно привыкнуть. Так и белорусы, как и вы, смирились с жизнью на зараженных землях. У нас же не заведено объяснять, что происходит. Тех же детей-переселенцев их товарищи потом выводили на улицу ночью и смотрели, не светятся ли они. Конечно, не светятся, но у них органы, как у старых людей.
Чернобыль остался непонят. Как и Фукусима не заставила понять, как все это опасно. Россия сейчас строит у нас на границе атомную станцию. Литва протестует. А Лукашенко ведь как бы независим, но только под патронажем России.
Теперь Лукашенко очень сложно делать вид, что меня нет. Все же первый Нобелевский лауреат в стране. Ему, как нарциссу, сложно это признать. Хотя странно: он такой большой, и, при этом, такой нежный. Знаете, а ведь раньше меня в Беларуси не издавали. Если и продавали книги, то только из-под полы. Я за свои деньги ввозила их в страну. Волонтеры раздавали мои книги в деревнях. Сейчас Путин мало дает денег, у него все идет на войну, а Лукашенко заигрывает с Европой. Потому мои книги уже появляются в продаже, но за безумную цену. Даже моей дочери их дорого покупать.
Как я отношусь к тому, что в России частично приписывает мою победу себе? Ну, своей родиной я считаю Беларусь. Да и в России одни считают своей, другие — бандеровкой и русофобкой.
На одной из первых моих пресс-конференций во время нобелевского ажиотажа украинский журналист спросил меня про Крым. Я сразу ответила, что со стороны России это политический разбой. Результатом стало то, что я не получила поздравительную телеграмму Медведева, которая, насколько мне было известно, была уже готова.
Увы, война Украины с Россией не так скоро закончится. Настало время исторических обид. Даже столетие обид. Но знайте: белорусы с вами! Хотя мы и маленький народ, всегда под ногами, у нас нет гена большого народа, но потому мы вас хорошо понимаем.
Поэтому, украинцы, желаю вам будущего, сильного будущего!
Текст: Лиза Даниловская
