1 октября L’Oficiel Online совместно с ювелирным домом BVLGARI провел Public Talk, модератором которого выступила главный редактор L’Officiel Россия Ксения Анатольевна Собчак. По этому поводу Ксения любезно согласилась дать нам интервью.
Ксения, я считаю, что вы в каком-то смысле Луиза Чикконе журналистики — не пугайтесь, сейчас объясню, что имею в виду. Певица Мадонна на каждом витке истории очень тонко чуяла тренд, дух времени и не просто соответствовала ему, а становилась в каком-то смысле его квинтэссенцией. Мне кажется, вы в этом плане похожи: в нулевые, эпоху гламура, золотых платьев и блесток, вы были..
… впереди планеты всей.
Совершенно верно. А потом вы сделали резкий крен, изменив все – медийный образ, личный стиль, формат журналистики, в котором работаете.
Вопрос мой в чем состоит: насколько гармонично вы чувствовали себя, когда были ведущей «Дома-2»? Имелось ли у вас тогда чувство несоответствия между тем, кто вы есть на самом деле – умная глубокая девушка – и образом «блондинки в шоколаде»?
На самом деле, нет. Особенно на первом этапе я очень гордилась тем, что делаю, мне нравилась моя работа.
Ведь я не заставляла себя пить шампанское, ходить на дискотеки и носить джинсы со стразами. Мне это искренне нравилось, казалось красивым и правильным. Я считала, что началась новая эпоха, и это другая Россия – свободная, богатая, сытая. Но ближе к концу той эпохи благоденствия, в последние пару лет, меня действительно стал тяготить такой образ жизни, я чувствовала и несоответствие, и желание добиться большего, и даже какую-то неловкость от того, что обсуждаю за ужином с подругами вещи несущественные и примитивные.
И это сразу стало заметно. Мое внутреннее раздражение, которое накапливалось, потребность в переменах – оно и привело меня на следующий этап. Но тот переход был очень органичным. Это как гусеница, которая превращается в бабочку. Наверное, сейчас я бы многое сделала не так, как сделала, но тогда я была честна перед собой. Я любила каждую минуту своей жизни в усыпанных стразами платьях Dolce&Gabbana, любила дискотеки-джеты-яхты. Я действительно так жила.
Вы не жалеете, что вели «Дом-2»? Потому что вам до сих пор часто это вспоминают – причем, вспоминают например, в комментариях под интервью с Познером, интервью глубоким и интересным. Это очень смешно, ведь «Дом-2» было сто лет назад, а вам его до сих пор не забыли.
Ну, слушайте, это та цена, которую я должна платить, и я считаю, что отчасти это справедливо. Ведь, если делаешь то, что порицается большим количеством людей, глупо думать что тебе не будут это вспоминать.
Я думаю, что мои оппоненты будут попрекать меня «Домом-2» в любом материале обо мне, что свидетельствует лишь об их глупости и неспособности найти оригинальные аргументы. Ну это как упрекать Чубайса в перестройке или залоговых аукционах.
Жалею ли я? Сложный вопрос. Сейчас мне, конечно, это неинтересно, и я давно тот этап переросла. Поэтому когда меня вспоминают как «ведущую «Дома-2», – я даже не могу на это обидеться.
Это не обо мне, а о каком-то другом человеке, которого сейчас уже нет. Но, с другой стороны, я думаю, что не будь в моей жизни «Дома-2», не было бы и такой узнаваемости, такой славы – это ведь тоже взаимосвязанные вещи. Делать карьеру, уже имея этот багаж узнаваемости, доступа к людям, народной славы, которой ни у кого из журналистов в моем сегменте нет (просто потому, что эта профессия сама по себе не предполагает такой публичности) – это ведь тоже уникальный капитал.
Вам интереснее работать с массами или для ограниченного круга интеллектуалов, которые могут оценить то, что вы делаете? Вам важно доносить свои месседжи до большого количества людей?
Вы знаете, я так вообще не рассуждаю. Я хочу доносить до людей то, что я думаю и что мне кажется важным. А там уже – кто сколько услышит. Мне, конечно, приятно, получать одобрение профессионалов и людей, чье мнение мне кажется важным, но я не пренебрегаю толпой. Я не придерживаюсь снобистского мнения, что массы все равно ничего не поймут. Мне кажется, нужно стучаться в каждое сердце, что люди часто умнее, чем о них думают – они подсознательно чувствуют и ложь, и искренность, и когда их хотят одурачить или помочь. Я просто делаю, что считаю нужным. А куда это попадает – ну, куда уж попадет.
Одной из определяющих черт вашего характера является то, что вам — во всяком случае, так кажется – попросту все равно, что о вас подумают или скажут. Вы порой ставите в свои соцсети посты смешные и чуть дурацкие, вероятно, с целью спровоцировать подписчиков. И вас при этом совершенно не трогают негативные комментарии и реакции людей. Вы в себе это качество воспитали или оно у вас было с рождения?
Не знаю, как насчет «с рождения». Просто я столько лет живу под пристальным вниманием, что меня это ну совсем не трогает. Многие мои друзья болезненно реагируют на критику, переживают, а я такую эмоцию даже не могу понять.
Ксения, а когда человек, мнением которого вы дорожите, вас критикует, вы расстраиваетесь?
Да, очень. Мой муж часто является таким человеком, и я его слушаю, иногда даже извиняюсь за какие-то свои слова или действия. Потому что я человек эмоциональный, меня может чуть «занести».
В интервью Владимиру Познеру вы сказали, что вы человек холодный. Разве эмоциональный человек может быть холодным?
Да. Мы, кстати, спорили об этом с Максимом (Виторганом, мужем Ксении- прим.ред) – он не считает, что я холодный человек. Я холодная в том смысле, что мне сложно «работать на обогрев». Чтобы я начала что-то делать, меня нужно сначала «зажечь». Есть люди, которые сами обогревают пространство – а я не такая, особенно в личных отношениях. В то же время, я могу быть резкой, не сдержаться, дать волю чувствам, потом пожалеть о сказанном – но этого совершенно не стесняюсь. Я очень люблю эмоциональных людей, которые делают глупости, потом каются…
… как вы сформулировали все в том же интервью –людей широкой души.
Да. Но при этом, я холодна с точки зрения проявлений чувств. Когда меня хвалят, я начинаю думать, что это какой-то троллинг, и вся внутренне сжимаюсь. Мне всегда кажется что это не про меня, а про кого-то рядом.
Я помню, как в конце ток-шоу «Школа злословия», где вы были гостьей, одна из его ведущих, Авдотья Смирнова очень эмоционально высказалась на ваш счет. Она сказала что-то вроде: «Боже мой, Ксения, что же это с вами случилось, что вы так зажались, что же послужило причиной такого зажима, кто же так сильно вас обидел». Можете прокомментировать ту ситуацию – это было частью шоу, попыткой вывести вас из равновесия или все-таки Авдотья попала в точку и было такое событие, которое действительно заставило вас внутренне закрыться?
Вообще, я считаю, что это было мое лучшее интервью – Татьяна Толстая и Авдотья Смирнова вывели меня на эмоции, неожиданные даже для меня самой.
Они действительно попали в точку. Таких событий было много. Взять хотя бы мое детство — оно было достаточно сложным в аспекте отношений с мамой, это оставило свои причудливые следы в моем характере. Но тут уже что есть, то есть, я ничего не могу поделать.
Еще одно хорошее интервью сделал с вами кинокритик и журналист Роман Волобуев для «Афиши». Если кратко, то главная тема того интервью — деньги. И вот там вы сказали очень интересную фразу:
«..приведу примитивный пример: какой-нибудь поклонник с цветами и вот этими всеми «ах ты, ах я, ах ты для меня».
Простой вопрос: «Встречаемся в бутике украшений или не встречаемся?», — и сразу все понятно».
Скажите, изменилось ли ваши отношение к деньгам, как к «универсальному мерилу всего» – так вы тоже говорили в том интервью – и как изменилось?
Ну, в чем-то изменилось, безусловно. Вот вы сейчас меня цитируете, я слушаю, улыбаюсь и вспоминаю моего любимого Киссинджера.
Когда он уже не был политиком, а выступал с лекциями, на одной из пресс-конференций его спросили: «Вот в 72-м году Вы заявили, что Америка делает неправильно то и то, как вы это прокомментируете?».
А он ответил: «Слушайте, я в 70-х вообще столько глупостей говорил!»
Конечно, часть вещей, сказанных тогда, кажутся мне сейчас проявлением даже не глупости, а детского максимализма. Я по-прежнему считаю, что каждый человек, у которого есть руки-ноги-голова, может заработать себе на достойное проживание. Он не обязательно должен стремиться стать Абрамовичем, но свозить свою женщину в Таиланд может каждый, если постарается.
Мой муж – не самый богатый человек, но он никогда не даст за себя заплатить в ресторане, всегда сам организовывает наш отпуск, обеспечивает своих детей, которые учатся заграницей. Даже будучи актером (а это не самая высокооплачиваемая профессия), он умудряется, с помощью сериалов, рекламы, коммерческих проектов, заработать приличные деньги.
Это очевидная базовая потребность. Как в древние времена, когда мужчина должен был убить мамонта, так и сейчас ему необходимо заработать деньги для достойного уровня жизни.
Сегодня на меня кольцо с бриллиантом произведет меньшее впечатление, чем стихи. А тогда было наоборот, и это тоже было искренне. Муж мой, кстати, пишет мне стихи иногда, и мне это дико нравится.
Наше мероприятие называется «Цайтгайст, дух времени». На ваш взгляд, какие основные маркеры нашего времени? Чем оно отличается от нулевых, когда вы начинали карьеру; от 90-х, когда росли и формировались как личность?
Сегодняшнее время – сложное, пульсирующее, и его определяющая черта – то, что это момент зарождения какой-то абсолютно новой эры. Главное отличие – это, конечно, информационная революция. Совсем недавно мы с подругой были заграницей, подъехали к придорожному кафе, и одновременно с нами у входа остановился автобус с детьми.
Я увидела это и говорю своей подруге: «Ника (Белоцерковская, подруга Ксении- прим.ред.), это же будет невыносимо, эти маленькие гаденыши устроят крик-гам, давай в другое место пойдем».
Ника все же уговорила меня остаться. И, знаете, я была шокирована звенящей тишиной – 30 детей сидят и неотрывно смотрят в гаджеты. Тишина такая, что слышно как летают мухи.
На самом деле, это страшная история – ценность общения нивелируется. Людям гораздо интереснее проводить время в Сети, где есть исчерпывающая информация обо всем, переписываться с подписчиками, которые ставят лайки, оставляют комментарии. И они живут в этом пластиковом мирке, живут для тысяч людей, а те, что рядом, люди из плоти и крови, становятся просто красивым фоном для сэлфи. Это одно из главных изменений, и в этом смысле Стив Джобс, конечно, пророк нового времени.
Потихоньку исчезает карьеризм как доминирующая тенденция, и возвращается волна, которую мы уже видели в 60-х — сегодняшние хипстеры, по сути, разделяют ценности хиппи. Например, мое поколение, те, кому сегодня 30, родились в крайне неудачное для карьеры время.
«Потерянное поколение», так вас называют.
Ну, я бы не сказала, что потерянное. Скорее мы поколение наблюдателей – по нам прошлись тектонические сдвиги, и мало кто успел найти свое место в этой стремительно меняющейся реальности. Многие так и не поняли, к чему себя приложить и что делать со своей жизнью.
Но при этом, многие из нас были сильно заточены на успех – нам могло не хватать образования, времени, каких-то навыков, но мы все очень хотели быть успешными. Поколение тех, кому сейчас 20, оно совсем другое – для них на первом месте жизнь, а не карьера. Путешествовать, уделять время саморазвитию, гулять с любимым человеком и собакой – для них это важнее, чем получать на 20 тысяч больше, но безвылазно сидеть в офисе.
Сейчас самое сложное в моей сфере – завлечь кого-то на работу в штат. Все хотят быть фрилансерами. Приходить в офис с 9 утра до 7 вечера никто не хочет.
Вот это основные маркеры. А вообще, само время смутное, тревожное, не покидает ощущение приближения какого-то глобального военного конфликта или катастрофы.
Вот и вопрос у меня сразу – насколько вам комфортно в таком времени существовать?
Мне кажется, что все самое хорошее уже закончилось, и впереди нас ждут очень суровые времена. Причем, придут они очень скоро, и вся та жизнь в нулевых, которую вы вспоминали в начале нашего интервью, покажется всем сладким зефирным сном.
Лично я боюсь этого, потому что после окончания Второй мировой у нас не было глобальных потрясений, мы живем в счастливом неведении того, что такое катастрофа. Очень не хочется, чтобы исторические циклы нагнали нас, но, похоже это неизбежно.
Похоже, что так. Буквально вчера Россия вмешалась в военные действия в Сирии…
Да, мне кажется, это следствие неких тайных переговоров, в том числе, в США, и куда это все приведет, я не знаю. По сути, это открытая война между США и Россией на чужой территории.
Поговорим, пожалуй, о более позитивных вещах. Одним из четких маркеров нашего времени, после украинской «революции достоинства», после всех трагичных событий, стало то, что люди зачастую стараются покупать вещи, которые сделаны в Украине.
Вот, например, на мне сейчас одежда украинского бренда Flow the Label, которая вам понравилась. Пару лет назад я и подумать не могла, что украинские дизайнеры научатся делать такие качественные вещи, которые хочется носить. Но дело не только в эволюции качества, а в том, что носить это стало модным – мы надеваем в офис вышиванки, стараемся покупать одежду украинских дизайнеров.
В России сейчас тоже наблюдается определенный всплеск патриотизма, экстраполируется ли он на российских дизайнеров?
У вас действительно очень элегантный костюм, мне он понравился, я правда поражена, что это украинский дизайнер. Но у нас мода на российских дизайнеров уже очень давно, и это никак не связано с конкретным временным промежутком.
Российские дизайнеры – это модно, и когда я собираюсь на Неделю моды в Париж, то, выбирая между Saint Laurent и Ulyana Sergeenko, зачастую отдаю предпочтение одежде от Ульяны. У нас есть несколько дизайнеров, которые делают действительно международные коллекции, а главное – если ты наденешь платье отечественного дизайнера, к тебе обязательно подойдут блоггеры и журналисты, и спросят: «What is it?»
Это вещи уникальные, с тобой не случится два-три дабл-дрессинга за вечер. Российские дизайнеры сейчас становятся еще и дешевыми, появляется прослоечка масс-маркета. Ты иногда смотришь на какие-то вещи, и думаешь: «Отлично же!» а потом оказывается, что это российский бренд.
На нашем Public Talk директор по аренде украинского ЦУМа сказал, что не верит в люкс в Украине. А в России люкс будет жить?
Какой-то люкс останется, но это вопрос его объема. Люди сегодня психологически не готовы платить за вещь 300 тысяч.
Возвращаясь к теме духа времени. Вы обозначили маркеры. Мы определились, что часть этих маркеров одинаково актуальна и для России, и для Украины. А как вам кажется, в чем глобально разница между украинским и русским менталитетом? Чем отличаются украинец и русский?
Я не хочу никого обидеть, но для меня украинцы и русские были и остаются очень близкими народами. Я свою общность с украинцами чувствую остро, может быть, украинцы не так сильно ее сейчас ощущают, и я их очень хорошо понимаю. Наша страна повела себя крайне некрасиво и несправедливо. Это то, что будут расхлебывать следующие поколения. Мне кажется, мы очень похожи во многих вещах, но, как показали события, гражданское общество в Украине гораздо более развито. То есть здесь тяга к свободе и свободолюбие выражены гораздо сильнее.
А с чем это связано?
Вы географически ближе к Европе. Западная Украина играет во всем этом большую роль – та часть страны, которая всегда была антисоветской, ненавидела совок и диктатуру, была ориентирована на совсем другие ценности. Эта близость к Европе породила гораздо более развитое ощущение собственного достоинства.
Какой цивилизационный путь развития вы видите для России?
Европейский. Я не верю ни в какой «третий путь». Я против того, чтобы изобретать велосипед в 21-м веке. Есть один, понятный путь – европейский путь развития с демократическими институтами, ценностями, сменяемостью власти.
Но возможно ли это в стране, где так высок спрос на сильного лидера, на условного «царя»?
Да я вообще не верю в уникальность той или иной нации. Я считаю, что люди в любой стране, будь то Италия, Украина, Россия или Китай, если им создать некую систему, начнут развиваться и действовать по законам такой системы. Конечно, у всех есть национальные особенности, и китаец в Гарварде отличается от итальянца в Гарварде.
Но и тот, и другой действуют по правилам Гарварда и воспринимают мир сквозь призму и в рамках этой системы. То же самое с системой власти. Если ты задаешь рамки того, что можно, а что нельзя, например что коррупция невозможна, за это сажают в тюрьму; что избирать в органы власти нужно честно и желательно на 4-5 лет, то это само по себе является самоочисткой государственного устройства.
Ксения, вы совсем не видите себя в политике в ближайшее время?
Вы знаете, нет. Сейчас ставки настолько высоки, что я просто не готова платить ту цену, которую платит Алексей Навальный, например. Я поддерживаю его в том, что он делает, но лично я, Ксения Собчак, не готова сегодня садиться в тюрьму ради того, чтобы когда-нибудь, в отдаленной перспективе, стать президентом России.
Я очень переживаю, мне некомфортно от того, что происходит, я искренне хочу изменить свою страну к лучшему, но есть все же какая-то грань – например, я не пойду драться с хамом, если мне не нравится его поведение. Я могу ему сделать замечание, написать жалобу и призвать его к порядку. Но не полезу в драку.
В нашей стране мы уже дошли до той точки, когда у нас остался один оппозиционер и это Алексей Навальный, у которого половину семьи посадили, а другая половина находится под подпиской о невыезде. Ситуация абсолютно несправедливая и патовая, я готова делать все, что зависит от меня как журналиста, но я совершенно не готова быть на его месте.
Сегодня вы видели Максима Нефьодова, который занимается госзакупками – к нам пришел стильный молодой человек с хипстерской бородой, такой совершенно нетипичный государственный чиновник. Вот он пытается что-то менять на небольшом таком участочке, и при этом ну вроде бы своим ценностям не изменяет. Если бы вам сейчас предложили прийти во власть и заняться реформированием чего-то, связанного, например, с медиа? Начать с какой-то небольшой зоны ответственности?
Я в это не очень верю. Вот, например, позавчера Олю Захарову «сняли» с должности директора парка Горького, а это был один из лучших урбанистических проектов в Москве, очень европейский и правильный. Сколько уже людей приходило с лозунгами «Мы изменим свой маленький огородик, и это как-то повлияет на все болото».
Но как только происходят эти маленькие изменения, таких людей тут же изгоняют, потому что большинству невыгодны перемены – они лишь подчеркивают обреченность и коррумпированность всей системы.
Поэтому нужны фундаментальные преобразования. Я думаю, что такие изменения в скором времени случатся, просто, к сожалению, это произойдет не по воле сверху, а по воле снизу. И это будет страшное падение, после которого придется заново собирать все по кусочкам.
А если бы с вами произошла такая ситуация, как с Тиной Канделаки, которая возглавила Матч ТВ? Вот пришли бы к вам и предложили встать во главе какого-то телеканала или издательского дома…
Ну, слушайте, это какая-то совсем уж гипотетическая ситуация, невозможная в принципе. Сейчас такие вещи предлагают только условной Тине Канделаки, кому-то, кто готов подписывать письма против Ходорковского, вступать в «Единую Россию», голосовать за Путина и Медведева.
Вы поэтому с Тиной Канделаки враждуете? Из-за политических разногласий? Вы с ней когда-то тесно дружили.
Да, конечно. Это всем известная история. Мы никогда не были близкими подругами, но общались и часто вместе работали. Когда она подписала письмо против Ходорковского, который и так уже сидит в тюрьме, я честно позвонила ей и сказала, что я не могу с ней больше общаться. Я считаю, что это было огромной подлостью с ее стороны. Но она мне давно говорила, что хочет быть ближе к Кремлю..
Предлагала вам вместе «замутить социалочку».
Да, именно, предлагала мне якобы социальные проекты, мол, Ксения, у тебя такой ресурс, а ты его не используешь. Да я намеренно никогда не хотела использовать этот ресурс! Меня с детства учили, что воровать плохо, и я не понимаю, как можно это делать в принципе.
Я точно так же не понимаю, как можно с помощью отношений с кем-то добиваться личных целей. Это все для меня «фу». Но есть просто «фу», а есть нечто совсем за гранью, после чего я не могу общаться с человеком – и вот отличный пример это письмо против Ходорковского, и тут даже неважно, считает Тина его виновным или нет. Просто нельзя такого делать.
Это как творческая интеллигенция Сталина и ее знаменитые письма – таким отвратительным прошлым повеяло от всей этой истории, что ей честно позвонила и сказала все, что об этом думаю. После этого мы не общаемся.
Буквально вчера увидела твит журналиста Олега Кашина «Собчак отдали Forbes». Что это значит? Это же шутка?
Конечно, шутка! Дело в том, что издательский дом ARTCOM Mедиа, в котором я работаю, приобрел ряд новых изданий, среди которых и Forbes. Поскольку меня уже раз повысили, то это была шутка, что повысят опять.
Меня поражает то, с какой легкостью вы жонглируете форматами, в которых работаете. Я вот пыталась найти аналог в западной журналистике, и не нашла.
То есть, условно говоря, есть телеканал «Пятница», где развлекательная журналистика, есть политическая журналистика на телеканале «Дождь», и есть глянец L’Officiel – а это совсем уже другая история, чтобы заполучить авторитет в модной индустрии, надо быть такой Анной Винтур, которая цедит воду в лобби отеля «Ритц» в компании геев.
Как вам удается все это совмещать? И не уводит ли это в сторону, не размывает ли вашу деятельность? Ведь если концентрироваться на чем-то одном, можно достичь совсем космических вершин.
Наверно, в чем-то уводит и как-то размывает. Но я так устроена, что мне гораздо интереснее заниматься разными вещами, нежели чем-то одним. Это мой сознательный выбор. Я очень люблю телеканал «Дождь», там работает много моих друзей, но для меня только «Дождя» было бы недостаточно. Наши с коллегами споры, летучки, эфиры – все это дико интересно, но только тогда, когда ты знаешь, что у тебя есть что-то еще.
Сконцентрироваться на чем-то одном для меня значит ограничить себя, а я не люблю ограничений. Я такая, знаете, немного «дневная красавица» из моего любимого бунюэлевского фильма с Катрин Денев. Она там днем такая приличная гранд-леди, а ночью у нее случается адский треш.
Вот и мне нравится думать о том, что сегодня я делаю политические интервью и репортаж про метро, а завтра еду на показ и обсуждаю новые тренды Миланской недели моды. Это доставляет мне внутренний кайф – понимать, что я могу везде одинаково неплохо работать. В любом случае, это все журналистика, но она разная…
Мода это тоже журналистика? Вы считаете глянец журналистикой?
Безусловно. Более того, найти хорошо пишущего о моде человека это …
… невозможно.
Вот вы знаете, что это проблема, да. В России это хорошо делают два-три человека. Очень мало журналистов, которые действительно разбираются в моде, а не сыплют клишированными фразами и подсмотренными у западных коллег мыслями.
В журналистике ведь на самом деле много интереснейших форматов. Я восхищаюсь тем, что делают Олеся Герасименко, Илья Азар, Светлана Рейтер — их репортажами, расследованиями, ну а вы известны прежде всего именно своими интервью. Почему не расследовательская журналистика, не репортаж? Как думаете, почему вы состоялись в первую очередь именно как интервьюер?
Смелость, наверное. И свобода. Я могу задать те вопросы, которые многие журналисты боятся задать. Более того, я чувствую людей, у меня возникает с ними энергетическая связь. Они чувствуют, с одной стороны, мое расположение, а с другой – четкость вопросов и позиций. Мне и самой-то жанр интервью нравится больше всего.
У вас были интересные, забавные, классные репортажи с Антоном Красовским на Снобе. Почему они перестали выходить?
Это зависит от Антона, я бы хотела продолжать с ним работать.
Да с ним много кто хочет работать! Я бы очень хотела, чтобы он для нас что-нибудь делал.
Антон сложный. То ли ему не до конца интересно было, то ли я даже не знаю в чем дело. Вообще в жизни всегда побеждают марафонисты, а не стайеры. Антон может чем-то увлечься, сделать феерическую вещь, но он не очень стабилен с точки зрения характера – ему просто сложно делать одно и то же раз в неделю долгое время.
А вы марафонист?
Я – безусловно. Я могу очень степенно и размеренно каждую неделю выдавать какой-то продукт, и меня это не напрягает, не кажется рутиной, я стабильно нахожу для этого энергию и заинтересованность.
И это, мне кажется, очень важно в работе журналиста. Ведь журналистика это отчасти конвейер – ты должен каждый день, неделю, месяц что-то выдавать. Если же ты пишешь от случая к случаю, от героя к герою – это пусть и прекрасная, но все же любительская работа. Вот у Антона сейчас, по крайней мере, такой период, когда он не готов работать стабильно.
Вы часто работаете с кем-то в тандеме. С Антоном Красовским, с прекрасной Ксенией Соколовой вы делали эпохальные интервью «Секс с Собчак и Соколовой». Ожидать ли нам от вас в будущем какого-то яркого дуэта?
Ну, мне кажется «Собчак живьем», в котором я солирую, тоже неплохой проект. Я просто люблю работать с кем-то, потому что это порождает совсем иную энергию. В этом смысле, творческий тандем как секс – должно совпасть. Мало с кем совпадает.
Возвращаясь к многообразию ваших обличий и тех форматов, в которых вы работаете. Сегодня во время Public Talk Юрий Марченко, главред общественно-политического издания «Platfor.ma», задал вам вопрос о том, кем вы видите себя в будущем. Дело в том, что вы производите впечатление человека очень структурированного, который планирует все наперед. Поэтому, мне кажется, у него этот вопрос и возник. Какой он, план Ксении Собчак?
Я хочу продолжать работать на телевидении как журналист и медиа-менеджер.
Основать свой издательский дом, например?
Возможно, это тоже. Но план на самое ближайшее время — это сделать что-нибудь в диджитале.
Свое диджитал-медиа?
Какой-то интернет-ресурс, да.
Мы недавно летели в самолете с Михаилом Зыгарем (журналист телеканала Дождь -прим.ред.) и обсуждали что же нужно сделать, чтобы «Дождь» был уже как Первый канал, потом поняли, что скоро все равно все рухнет, и решили подсчитать, сколько еще нам ждать момента, когда это произойдет.
В худшем случае, по нашим подсчетам, когда все окончательно «навернется», нам будет по 62 года – мы с ним ровесники. В лучшем случае – 42. Он говорит, что 42 — это отличный возраст, нужно нормально питаться, заниматься спортом и будем как огурцы еще.
Поэтому сейчас хорошее время подождать, родить ребенка, заняться собой…
А вы планируете в ближайшем будущем завести ребенка?
Пока не планирую. Но сейчас хорошее время. Ведь бывают времена, когда лучше отстоять в предбаннике. Сейчас время, которое нужно просто пережить – спокойно и достойно. Не предать, не быть запуганным, не сломаться, не поддаться плохому влиянию и не перейти на сторону зла. Его надо переждать – оно закончится, и будет новое время. И в этом новом времени, я со своими знаниями, опытом, трудолюбием и энергией точно смогу найти место под солнцем.
Ксения, никогда не думали об эмиграции? Об Америке? Ведь там есть русскоязычные медиа.
Да нет, ну что я там буду делать? Как белогвардеец в Париже? Рассказывать, как я, помнится, видела Путина в 92-м, и он мне тогда тако-о-е сказал!
Нет, это не мой жанр, я буду жить в своей стране, свою страну я люблю и, даже в случае третьей мировой, никуда я не уеду.
У вас на черный день даже бизнес есть – кафе «Бублик». Мне было очень интересно узнать, что вас сподвигло вложить деньги именно в ресторанный бизнес? Потому что когда ты идешь в кафе, принадлежащее Высоцкой или Парфенову, то идешь потому, что точно знаешь, что они сами готовят, делают это хорошо и тут есть какая-то авторская история.
Вы же постоянно подчеркиваете, что готовить не умеете, считаете это занятием непродуктивным – в этом месте я вам аплодирую и всячески поддерживаю. Но почему тогда именно кафе?
Ну это совершенно коммерческая история, я никогда не скрывала этого. И да, в кризис это приносит деньги – небольшие, но все же. Мне захотелось открыть кафе быстрого питания, где будет все вкусно и по-домашнему: супчики-котлетки. Это наиболее эффективная бизнес-модель в современном ресторанном бизнесе. В сегменте авторской кухни много не заработаешь.
Конечно, я сама там не готовлю и никогда этого не скрывала. Я вообще не люблю обманывать людей – в Инстаграме всегда пишу «рекламная пауза» или «на правах рекламы».
Также, вы вложили деньги в акции «Евросети». Есть ли у вас еще какой-то бизнес?
Я уже продала эти акции и получила за нее деньги. Там была выгодная схема, когда оставалась одна акция, которая не могла быть куплена ни одним из совладельцев, потому что тогда это изменило бы их долю. Я предложила ее купить, пообещав, что ни одному из совладельцев ее не отдам. Потом я ее выгодно продала и заработала миллион долларов.
Я так поняла, что вы сегодня с интересом наблюдаете за рынком интернет-стартапов и предпочитаете двигаться в этом направлении?
Да, очень. Мне кажется, что за этим большое будущее, и те, кто начнут сейчас, выиграют через десять лет. Но это долгосрочные инвестиции, от них нельзя ждать быстрых денег.
Ксения Собчак — бизнесвумен или журналист?
Журналист. Я не очень «про бизнес». Я скорее менеджер, который может собрать хорошую команду и знает, как сделать что-то модное, острое, нужное. А уже потом, как мне кажется, это само по себе начинает приносить хорошие деньги. Как и моя профессия сейчас приносит мне хорошие деньги. Я всегда хотела иметь материальную свободу, но я всегда продавала то, что люблю, и то, во что верю.
Ваши интервью зачастую построены на том, что вы озвучиваете какие-то свои личные переживания, подталкивающие героя к признанию, которое он, безусловно, не сделал бы, если бы вы не открылись первой. Какое интервью было самым искренним в вашей жизни? Когда человек раскрылся настолько, что хотелось даже остановить его, шепнуть: «ты вредишь себе этими словами, остановись»?
Н
