З.З.: В этом сезоне вас не было на неделе моды. Что случилось?
З.Л.: На самом деле, я всегда рассматривала моду прежде всего как площадку для реализации своей идеи. Индустрией, бизнесом это для меня не было никогда. Во всех своих проявлениях я все равно вижу прежде всего художественный замысел. Я, конечно, играла во все условности и правила моды. Но если говорить всерьез, я не дизайнер, я не создаю коллекции.
З.З.: Вау! Можно уже писать смс: «Сенсационная статья на L’Officiel Ukraine!».
З.Л.: Я вижу себя в моде максимум в рамках каких-то простых вещей, таких как, скажем, футболки. В этом для меня чисто прагматический интерес — с одной стороны, футболки хорошо продаются, с другой – эффективно распространяют идею. Я вообще считаю, что сейчас эпоха коллабораций. Часто о человеке нельзя сказать определенно, чем он занимается: искусством, дизайном или модой, даже не всегда точно понятно, какая именно область творчества была первичной. Может, он дизайнер, который решил стать художником, как Хуссейн Чалаян. А Том Форд, например, снял фильм, и это хорошая режиссерская работа.
З.З.: То есть, сейчас время кросс-смыслов?
З.Л.: Конечно. Кроме того, я человек гиперответственный. Я могла придумать идею, отрисовать эскизы, но для мня это все равно был своего рода арт, перформанс, то есть перенесение своей идеи и взаимодействие со зрителем. Однако же, разумеется, у меня была команда: конструктор, швея. И это меня определенным образом ограничивало, тянуло вниз: мода требует производства, мода требует коллекции два раза в год, мода требует вещи в размерной сетке. Кроме того, есть тренды, которым надо соответствовать, есть цветовая гамма: одним словом, есть свои законы, которые надо соблюдать, и которые вводили мое творчество в определенные рамки, сужали его. К тому же, должна быть хотя бы какая-то окупаемость процесса, и это постепенно начинает уводить тебя в коммерциализацию, не дает возможности реализоваться творчески. Так что, наверное, я в душе скорее художник, чем дизайнер.
З.З.: Ну, вы можете себе это позволить: ваши семейные обстоятельства таковы, что вам не надо зарабатывать деньги.
З.Л.: Знаете, я начинала с того, что была на самоокупаемости. И честно верила в то, что на моде нужно зарабатывать. Но через некоторое время мой друг английский дизайнер Жан-Пьер Браганза сказал мне: «Зина, мода — это очень дорогое хобби». И, по сути, он прав. Но дело даже не в деньгах. Для меня очень важна идея, с которой я вхожу в проект, я настолько глубоко в нее погружаюсь, что не могу сделать коллекцию просто так, на отвяжись. А в fashion-индустрии все привязано ко времени.
З.З.: Ок. Вот вы говорите, что дизайн и мода вас отвлекают от… Как вы могли бы описать то, чем вы занимаетесь? От чего отвлекаетесь? Что сейчас находится в фокусе вашего внимания?
З.Л.: В общем-то, все мои эксперименты — это возможности и формы реализации художественной идеи. У меня возникает идея, и я нахожу формы ее реализации. Начиная с прорисовки эскизов, с проработки и обсуждения материалов, или консультации со специалистами, которые могут ее реализовать. Например, я часто консультируюсь с архитекторами, потому что мне очень важно, чтобы моя идея взаимодействовала с пространством, а у архитекторов ведь развитое образное мышление. Кстати, это был мой первый курс в архитектурном, в КИСИ я поступила и ушла оттуда, сейчас, мне кажется, что я даже немножко жалею об этом.
З.З.: А почему не в НАОМА, там тоже есть архитектурный факультет, и достаточно сильный?
З.Л.: Я учусь там сейчас на искусствоведении, на заочном. Собственно, я уже поступала один раз в Академию художеств – за год до окончания школы сдала свои работы и поступила туда заочно, но оказалось, что школу все же надо закончить. А я надеялась, что могу сбежать из школы и поступить в «художку».Через год, когда я уже закончила школу, я поступила в КИСИ, но мне уже хотелось коммерции — помните, такое время началось, когда все начали создавать свои малые предприятия? Поэтому я перевелась из КИСИ в торгово-экономический на банковское дело — с огромной академразницей, потому что там ведь преподавали совсем разные предметы. Закончила и проработала два года в Укрэксимбанке: год на практике и год бесплатно. А потом поняла, что это не то, я ощущала, что не выполняла своей миссии, своего предназначения. Я впала в депрессию, что вообще мне не свойственно, впервые в жизни я испытала такой стресс от того, что я не находила себя, не понимала, кто я. И, собственно, это было отправной точкой для того, чтобы вернуться в искусство.
З.З.: И что вы тогда сделали?
З.Л.: Сняла квартиру и устроила себе там мастерскую. Потому что рисовать не переставала по ночам, на кухонном столе на кухне, для меня это было абсолютным погружением, когда ты с утра закрылся в мастерской, выключил телефон, а вышел только вечером. И вот тогда я ожила, вы знаете, это было мое второе рождение.
Почти год я проработала вот так в закрытом пространстве и рисовала безудержно, видимо, накопилось. А потом стали притягиваться люди, кто-то просил меня что-то нарисовать. Как это вышло на платформу моды? У меня была подруга певица, которая попросила создать ей этнический сакральный костюм. Это было разовое сотрудничество, мы потом больше не виделись даже, но этот проект заставил меня много думать, читать, изучать, и после этого заказа я разработала свою первую коллекцию.
З.З.: Да, я помню как вы занимались этой темой, мне очень понравился тогда ваш видеопроект «Сердце березы» — вы его делали с Юлией Пелипас. Однако я хочу спросить: а как произошел такой скачок, я бы даже сказала, зигзаг? Потому что вы же не ушли от этой темы, потом вы резко стали заниматься совмодом. Почему вы так резко сменили тему?
З.Л.: Это не смена темы. Просто есть вещи, которые я популяризировала – к примеру, этно. А есть вещи, которые для меня ценны, сокровенны — это Киев, это тема Киева. Она была для меня важной всегда, и мне не нужно было об этом кричать. Этот город – часть моего тела. Видимо, у меня какая-то генетическая ответственность за этот город, потому что я в пятом поколении киевлянка. Я уже давно каждый год делала какой-то проект, посвященный Киеву — первый был на фестивале «I Love Kiev». А потом я решила популяризировать город, показать тот Киев, который я знаю и люблю. Я уже не собиралась ничего делать на платформе моды, но все же сделала коллекцию платьев и маек с принтами – обработанными фотографиями культовых киевских зданий советского модернизма. И, знаете, когда мы опубликовали первый пригласительный с гостиницей «Салют», все знакомые стали удивляться: они сто раз проезжали мимо «Салюта», и не замечали, как это красиво! Вот, пожалуйста, как работает мода. Создали коллекцию, показали – и внезапно все попытались увидеть: а что там на рубашечке, а что там на платьице?
З.З.: Вы занимались сакральной украинистикой, киевским советским модернизмом, а потом произошла Революция Достоинства. И тут сложный вопрос. С одной стороны, я помню вас на Майдане с Шурой Ройтбуртом в шарфике вашего же дизайна с текстом про европейский выбор Украины. Но с другой стороны, ваш муж был одним из тех «кардиналов зла», против которых все боролись. Я была поражена, увидев вас тогда на Майдане.
З.Л.: Это вопрос безусловно очень нужный. Но я вам объясню, какова моя позиция. Левочкин для меня человек, с которым, в первую очередь, у меня создана семья. Поэтому вот эти формулировки и трактовка, касательно того как он позиционировался…
З.З.: …и продолжает позиционироваться.
З.Л.: Понимаете, это для меня то, что остается в рамках его профессиональной деятельности. У нас с ним достаточно демократические отношения.
З.З.: То есть ваш муж не говорит вам, где вам можно, а где нельзя появляться из-за его статуса?
З.Л.: Я очень свободолюбива и руководствуюсь, прежде всего, зовом своей души, своего сердца. У меня отсутствует чувство страха. Не знаю, хорошо это или плохо, но я шла по зову своей души, своего сердца. Другой вопрос, как это отразилось на наших личных отношениях. Но в тот момент я не могла поступить иначе. Знаете, когда ты веришь в некую идею, ты со своим народом, тебя накрывает такая волна, что ты не принимаешь ничью другую позицию. Я даже помню, как кто-то из дальних родственников пытался сказать мне, что я поступаю не совсем правильно. Но я была полностью захвачена тогда тем подъемом, который царил на Майдане. И моя позиция всегда была такой. Я никогда даже не голосовала за экс-президента. Но это вопрос толерантности в отношениях. Есть вещи в политике, в госуправлении, с которыми я, может быть, категорически не согласна. Но у меня с моим мужем личные отношения, и они не должны дестабилизироваться каким-то моим выбором. Точно так же и он уважительно относится к тому, что делаю. Может быть, ему так же, как и мне, что-то нравится, а что-то нет. Но я ему очень благодарна за то, что он не вмешивается. Я вообще очень уважительно отношусь к чувствам людей, к их пространству, их ценностям.
З.З.: Раз уж мы говорим об этом: как ваш муж повлиял на вашу карьеру художника и fashion-дизайнера? Ведь все знают, что есть «неприкасаемая» Зинаида Лихачева, которую все кураторы всегда приглашают в свои проекты, потому что она жена такого крупного чиновника и это обеспечит появление этого чиновника на выставке.
З.Л.: Но Сергей не ходит на выставки.
З.З.: Но я его видела, несколько раз и в Арсенале и на модных показах.
З.Л.: Возможно, но вообще-то он не особенно публичный человек. Но все, что люди думают обо мне в связи с ним, все, что происходило и происходит – мне уже даже нравится, за этим весело наблюдать. Да, эта Зинаида Лихачева еще и жена вот такого человека — это такого-то перчика добавляет. Потому что люди, как правило, начинают меня рассматривать в другом ракурсе.
З.З.: Конечно.
З.Л.: А для меня это тоже интересное наблюдение, как они на меня смотрят. Ведь я уже имею иммунитет. Я прошла уже все стадии. И когда Сергей был при позиции, в оппозиции, вне позиции. Если честно, я все это замечаю, только когда выхожу из своего близкого круга. А это редко происходит, потому что у меня мало свободного времени, а если оно есть, то я провожу его с детьми, с семьей. Мои друзья и моя душевная компания — это люди, которые со мной были очень давно, когда я была в первом и не в первом браке, и они всегда будут со мной.
З.З.: Давайте вернемся к вашему творчеству. Вот произошла Революция Достоинства – и все ударились в этнику. А вы, которая ею занимались до этого, оставили эту тему. Почему?
З.Л.: Вы знаете, мне кажется, что я в свое время свое слово сказала. Я очень рада, что произошел подъем национального самосознания. В нас все время этот код уничтожали, мне кажется, вот это и есть духовная деградация. Я этот код нашла, я его зацепила, подняла, и сейчас он живет у меня по-своему, присутствует.
З.З.: А над чем вы работаете сейчас?
З.Л.: О, сейчас я занимаюсь, наверное, важнейшим делом в моей жизни. Вы знаете, что такое проект «Стена»?
З.З.: «Стена»! Конечно, я знаю! Это одна из самых драматических историй в украинском искусстве и позорная страница в истории нашего города! Но ведь мы еще можем это исправить, мне кажется?
З.Л.:Именно! История про 200-метровую стену крематория, на которой сделали рельефы киевские монументалисты Ада Рыбачук и Владимир Мельниченко, а потом ее залили бетоном, потому что она не соответствовала идеологическим нормам. История, которую многие в Киеве знают, давно не давала мне покоя. А потом я совершенно случайно познакомилась с Владимиром Мельниченко. Мы стали общаться, и Владимир объяснил мне, что стену можно восстановить – пока жив автор, это возможно. Мы сейчас работаем над тем, чтобы восстановить эскизы. У меня собралась большая группа моих единомышленников, которые готовы прийти с кувалдами, поотбивать бетон. Но вы знаете, ведь уже много времени прошло, лет сорок. И сама стена, хоть и скрытая глухим бетоном, трансформируется – во всяком случае в сознании людей. И я подумала, что нужно сделать интерпретацию. Потому что вот так воссоздать, как это было — это уже невозможно. Во-первых, это огромные бюджеты, это надо делать с поддержкой государства. Во-вторых, этот вот объект уже оброс драмой собственной истории.
З.З.: В нем стало больше смыслов, чем было изначально. Потому что работы стилистически принадлежат к 60-70-ым годам. И если их реально бы сейчас открыли за одну секунду, то люди не будут шокированы их красотой. Они были потрясающие в 70-ые годы, а сейчас они обычные, потому что современное искусство теперь доступно. Но сама история объекта больше чем сам объект, и это уже памятник трагедии художника, а не просто его творчества. И в этом смысле его надо так и позиционировать и сделать памятник этому.
Надо создать проект памятника стены, и это уже не памятник умершим, как планировалось изначально, а памятник искусству, погибшему искусству. Это интересный социальный проект, это можно бы сделать здорово.
З.Л.: Мы сейчас эту тему прорабатываем, и параллельно я еще подумываю о художественной интерпретации, не прямой дословный месседж, не прямая трансляция того, что там было. Меня эта тема очень волнует. Вы знаете, я работаю с рядом международных галерей, и вот сейчас в параллельной программе Венецианской биеннале экспонируется мой проект. Также я работаю над новым проектом вместе с иностранным куратором, не буду пока называть его имя. Он тоже будет связан с киевской архитектурой, с разрушением зданий, и я специально вытаскиваю эту тематику на международный уровень, для того, чтобы привлечь к ней внимание. В работе будет социальная составляющая, но, с другой стороны, это все же художественный проект.
