— Какие ваши ожидания от чтений пьес, над чем работают ребята?
— Хм… А что вы знаете о чтениях вообще?
— Ну, насколько я поняла из вашего Twitter…
— О, вы читаете мой Twitter?
— Это скорее была разовая акция, но да. Так вот, вы писали о том, что будете ставить пьесу «Там, далеко», но это, пожалуй, все.
— Давайте тогда расскажу подробнее. Есть три режиссера, которые работают над двумя пьесами. Первая – это «Там, вдали», ее будут ставить два режиссера. Автор этой пьесы, Карил Черчилл – довольно известный в Британии драматург, написала ее пятнадцать лет назад. А третий режиссер будет работать над произведением с достаточно странным названием «Ножи в курицах» Дэвида Герровера, это шотландский писатель. Задача режиссеров – представить отрывки длиной в тридцать-тридцать пять минут, и самостоятельно решить, насколько готовой будет постановка — будет ли реквизит, будут ли актеры читать свои реплики с листа.
— В шекспировском «Глобусе» не так давно был назначен новый креативный директор. Как вам кажется, ей удастся осовременить классические постановки? Это вообще нужно делать?
— Одна из сильных сторон современного британского театра – огромное количество современных драматургов и писателей, которые достаточно часто пишут новые пьесы.Когда я начал работать режиссером, одной из основных моих задач было поддержать и развить работу сценаристов; мы фокусировались на тексте. Однако затем, когда я перешел в театр Young Vic, мы перестали концентрироваться исключительно на драматургии и начали работать с постановками как с цельным явлением. Тогда я отошел от современной пьесы и стал заниматься классикой. Так, следующая постановка, которую мы будем ставить – это Шекспир, что возвращает нас к вопросу о «Глобусе». Я не знаю лично нового креативного директора, я знаком с ее работой, но мы никогда не встречались. Но в британском театре уживаются много разных традиций, например, когда ребята в «Глобусе» ставят Шекспира, они представляют себе, как эта постановка выглядела бы в его времена и пытаются максимально приблизится к тем реалиям. То есть, по большому счету, тамошние режиссеры пытаются поставить спектакль четыреста лет назад – что, конечно, довольно любопытный подход. Но для меня особая сила Шекспира – его крайняя метафоричность, его сюжеты актуальны сквозь время и пространство. И поэтому, по-моему, желание «модернизировать» Шекспира – абсолютно абсурдная позиция. Сам факт того, что мы ставим его пьесу в XXI веке и жители этой эпохи, таким образом, коммуницируют с идеями Шекспира, уже делает его более современным – признаете вы это или нет.
— А над какой пьесой вы работаете?
— «Мера за меру».
— Ага. А как именно эта постановка коммуницирует с современной публикой?
— Во время работы над пьесой я открыл для себя – совершенно того не ожидая — что структура сценария выстроена на христианской мифологии. Когда начинаешь обнажать слой за слоем, это очень заметно. Это – очень интересный вызов для меня лично, я ведь абсолютно не религиозен. И, конечно, пьеса насыщена сексуальностью и истово христианской фиксацией на чувственности и сексе как грехе. И мы заметили, что эти же фиксации все еще не нашли разрешения в современном мире; знаете, как те же фрейдисты трактовали миф об Адаме и Еве, уверяя, что люди не чувствуют себя уверенно, осознав собственную сексуальность? И, по их мнению, это осознание оставляет человеку постоянное чувство вины, стыда, проблемности. Люди отчуждаются от этой части себя. И, как мне кажется, сегодняшняя аудитория испытывает теплые, сочувствующие эмоции по отношению к шекспировским персонажам-девственникам, хранящим целибат, ведь сегодня мы живем в мире, насыщенном сексуальностью.
— Сегодня многие пьесы транслируют постановки на телевидении; кино и театр образуют некую синергию. Как вы к этому относитесь?
— Вообще-таки это довольно странно. Да, в Англии это распространено довольно широко. Существует компания, National Theatre Live, которая устраивает трансляции пьес в кино. И это чертовски популярно! Даже моя мама, когда приезжает в Лондон, отправляется в кино на показ какой-то пьесы. А я вот не понимаю этого. Я даже в театр не всегда хочу идти и смотреть пьесы вживую, зачем мне идти на них в кино? Но должен признать: я не иду в ногу с современностью, и сейчас происходит множество удивительных вещей, на которые люди реагируют с огромным интересом. Буквально недавно общался со своим другом, и мы размышляли о том, что театр тоже должен отвечать на эти вызовы времени.
В театральной культуре бытует мнение, что мы находимся на пороге открытия новой формы, начала новой страницы, но все-таки мы не добрались туда. Мне кажется, что да – наставлять камеры на сцену и транслировать пьесы в кинотеатрах по всему миру – это хорошее начало. И, конечно, популярность трансляции доказывает, что это явление не пропадет бесследно через год или два.
— А какие вы видели примеры объединения современных технологий и классического театра, которые запомнились бы вам?
— Мне кажется очевидным, что чаще всего в постановки имплементирую формат видео в том или ином виде. Я делал постановку пьесы Кристофера Марлоу «Эдуард II» для Национального театра, и там была сцена, в которой аристократия Англии, бароны и графья, устраивают секретные встречи, где пытаются решить, что же им делать с жутким королем. Во время репетиции мы задумались, как же нам поставить сцену, где расположить героев? Я стал размышлять о концепции тайных собраний, секретных политических встреч за закрытыми дверями. И в итоге было решено снять встречу на видео; на сцене стояла конструкция, отдаленно напоминающая замок, куда и заходили актеры, а внутри находились камеры, которые проецировали изображение на экраны для публики. Естественно, это совершенно не новая идея, но создание любопытного эффекта: ты видишь, как актеры удаляются за декорации, и, стало быть, понимаешь, что они там, но не можешь их видеть. Один из критиков тогда сказал: «Если бы я хотел посмотреть кино, пошел бы в кинотеатр», а, учитывая то, о чем мы с вами говорили минуту назад, то, что сегодня в кинотеатрах показывают театральные постановки, это из ряда вон странное замечание. Да и вообще, ведь смысл искусства – отображать положительные и негативные стороны жизни и реагировать на любые изменения, верно? А одна из самых обширных сторон сегодняшней жизни – то, что мы носим эти мультимедийные экраны с собой всегда, никто не покинет дом без смартфона. И это совершенно не странно.
— А какие еще тенденции появляются в театральной Британии? Скажем, за последние пять лет.
— Дайте подумать. Наверняка это какие-то абсолютно очевидные вещи, но, когда говоришь о собственной культуре, сложнее судить непредвзято. Думаю, на искусство Британии в целом – и в частности на театр, конечно – очень влияет то, что она находится между Америкой и Европой. И мне кажется, акцент, который делается на живость и театральность в постановках в странах вроде Голландии, Германии, Польши и других влияет на новое поколение театралов в Британии. Они не хотят буквально воспроизводить текст на сцене, их интересует возможность задействовать все чувства. Мы работаем по-новому с движениями, с дизайном, изучаем возможные виды коллабораций между всеми участниками процесса создания новой постановки. Вот! Коллаборации – это очень важно. Они делают театр менее скучным.
— Катерина Ханюкова, украинская балерина, танцующая сейчас в Англии, рассказала нам о том, что в Британии не отмечают премьеры, пока не выйдут отзывы критиков. Это правда?
— Нет, я так не думаю. Конечно, я никогда не работал на Бродвее – а это клише ведь родом именно оттуда – но мне не кажется, что так и происходит. Хотя я уверен, что кто-то совсем недавно рассказывал, что это правда. Вы устраиваете вечеринку в честь премьеры, которая длится до раннего утра, пока не выйдут первые газеты, вам торжественно привозят их и все участники вечеринки взапой читают прессу. В британских театрах есть могущественный коммерческий сектор, которые ставят все эти масштабные мюзиклы, но есть и другой сектор, в котором работаю и я тоже, который получает поддержку от государства. И соответственно, мнение критиков не играет для нас решающей роли. Впрочем, тут возникает другая проблема: сейчас в Британии правое правительство, которое изо всех сил старается урезать бюджеты.
Но знаете, что на самом деле интересно в контексте этого вопроса с критикой? Twitter. То, как сарафанное радио повлияло на развитие театра, впечатляет. Аудитория может найти интересующее ее ревью на любой спектакль в Twitter. И нет, это не делает критиков ненужными. Но они больше не единственные люди, имеющие право голоса. Все мы сегодня критики.
— Вот кстати о Twitter. Из вашего явно следует, что, кроме театра, вы еще и огромный поклонник футбола.
— О да.
— Вот я и подумала – а не планировали ли вы когда-нибудь поставить что-то о футболе? Например, адаптацию «Футбольной горячки» Ника Хорнби.
— Знаете, вообще это очень забавно. Вот есть пьеса «Красная линия», премьера которой не так давно прошла в Национальном театре, она рассказывает о низшей футбольной лиге – не о премьерке, а о более слабых чемпионатах. А я когда-то работал над постановкой, которую в итоге не ставил, она называлась «Пас» по книге Джона Доннелли. Ее главный герой – гей-футболист. Это – довольно странная тема в многих аспектах в британском обществе. Люди абсолютно спокойно относятся к открытым гомосексуалистам в любом контексте, но не когда речь заходит о футболе. Да, это безумие. Но, в общем, есть полно отличных пьес о футболе. Но не думаю, что я когда-нибудь поставлю что-то о не. Не знаю. Я не уверен. Люди часто говорят – футбол очень похож на театр. Но ведь на самом деле он куда лучше театра!
— А что вы предпочитаете размещать в социальных сетях — рабочую или персональную информацию?
— В последнее время я часто задумываюсь о том, стоит ли постить фотографии с репетиций, уничтожая, таким образом, эту магическую и таинственную составляющую. Но я точно уверен, что не стоит пускать аудиторию присутствовать на репетиции – актерам важно оставлять возможность пробовать и делать ошибки наедине с самими с собой и труппой. Кстати, а у вас установлено приложение Periscope?
— Нет.
— Это очень забавная штука. Она позволяет делать прямые включения с вашего смартфона. Вы запускаете приложение и можете стримить свою жизнь на весь мир. То есть, если я сейчас включу его и начну стрим, подписав «Утренний кофе в Киеве», спустя какое-то время люди начнут смотреть на то, как мы тут завтракаем и болтаем. И иногда я думаю о том – почему бы мне не «перископить» репетиции? И тут возникает один из самых сложных вопросов – как много ты готов показать и как много ты хочешь видеть? Сколько тайны вам хочется? Театр, это ведь, знаете, как «Магический круг», эта организация волшебников, главное правило которой – не рассказывать никому, как создаются чудеса.
— Ну да, главное правило «Магического круга»: не умоминать о «Магическом круге».
— Именно, да! Это будто религиозная клятва.
— И вы ее принесли?
— Вроде того, да.
— Интересно, ведь в начале беседы вы говорили, что вообще не религиозны, а тут вдруг клятвы.
— Значит, наверное, моя вера – театр. Знаете, в «Мера за мерой» есть персонаж, граф, он никогда не говорит о том, что думает и чувствует, у него нет этих традиционных монологов, в которых герои обычно проговаривают: «В общем, вот в чем моя проблема, вот как мне кажется, ее надо решить, так и сделаю». Мне кажется, этот персонаж – аналог Бога. Значит, в театре он тоже есть.
