19 ноября состоится премьерный показ документального фильма Ксении Кравцовой "Шелест шагов". Картина рассказывает о жизни и творчестве киевских художников — Ады Рыбачук и Владимира Мельниченко, легенд украинского искусства, не признанных советской властью.
Ада и Владимир познакомились в художественной школе, вместе учились в университете, в 1954 году отправились в путешествие на остров Колгуев и с тех пор не разлучались. Среди их самых известных проектов: киевский крематорий, мозаики киевского автовокзала и Дворца пионеров. Также они создавали иллюстрации для книг, скульптуры, графику.
Самым масштабным проектом супругов и величайшей трагедией их жизни стала Стена памяти, ключевой объект разработанного ими Парка памяти на Байковом кладбище. Художники создали 200-метровый горельеф, чтобы с помощью мифологических и исторических образов показать мятежность жизни и поддержать людей, которые только что пережили потерю. После 13 лет работы, когда Стена была уже почти завершена, советская власть признала ее "чужой принципам социалистического реализма" и приказала залить бетоном.
В 2010 году не стало Ады. Сегодня Владимир Мельниченко живет в доме-мастерской на улице Малоподвальной в Киеве. Он продолжает создавать скульптуры во дворе, работает над систематизацией их с Адой архива и не оставляет надежд восстановить Стену памяти.
Специально для L’Officiel команда фильма расспросили Владимира об Аде, их жизни, путешествиях, философии и любви.
Об учебе
Когда мы поступали в художественный институт в 51-м году, там говорили: "Не надо нам женщин. Потому что из них художников не будет. Они учатся, занимают место какого-то человека, а потом выходят замуж и не работают".
Ада знала о жизни все. После пятого курса института она уже прочла всю западную литературу, которая была переведена на русский язык.
Ада была отличница, у нее была золотая медаль. Она одна из немногих, кто имел возможность смотреть в библиотеке книги и монографии европейских художников: Матисса, Сезанна — всех. Это тогда не разрешалось, можно было смотреть только русское искусство.
О жизни на острове
В 54-м году Ада подошла ко мне и говорит: "Володя, а поедешь со мной на море?" А я отвечаю: "Поеду. А на какое море?Й А она: "На море Баренца".
Теперь я понимаю, как ей тяжело было на острове. Но она никогда не жаловалась. Сейчас люди жалуются, когда нет горячей воды. А там только лед был. Каждое утро мы шли с саночками довольно далеко, выпиливали ручной пилой четыре ведра снега. Привозили их домой и ставили на печь. Одно ведро на жизнь днем и три ведра на купание Ады.
О нарядах и выкройках
Ада не любила стандартную одежду. Она всегда одевалась по-своему, как-то необычно. Последние годы в институте она носила строгую одежду, ничем не отличающуюся от других. Но на праздники надевала такие платья, типа стюард. Любила высокие воротники бирюзового цвета, белые кружева. Кстати, эти кофточки все рисовал я. Она просила меня делать выкройки для ее блузок. И я делал. У меня до сих пор хранятся эти блузки с огромными воротниками.
Портниха, которая шила блузы Ады, страшно ругалась, потому что это все было нестандартное и не как надо. Ада требовала, чтобы все было точно. А портниха была эмоциональная, они всегда ссорились. Но через несколько лет портниха сказала Аде спасибо: "Я теперь научилась шить все, что только захочет заказчик".
Работа с выкройками мне очень помогла в архитектуре. Это нам двоим помогло в архитектуре.
Но Аде не довелось носить все ее блузы, она носила робу, ватник, пояс монтажный. Мы 13 лет провели на стройке Парка памяти.
О дружбе с Николаем Амосовым и присутствии на операциях
Как-то Ада сказала Николаю Михайловичу Амосову: "Хочу присутствовать на операции". Он говорит: "Выдержишь?" Она говорит: "Да". А он: "Хорошо, тогда будешь на фонаре стоять. Только без Средневековья. Без этих кружевных одежд".
Во время одной из операций Ада потеряла сознание. Потом она говорила: "Девушка такая молодая, раскрыта грудь, как чаша с кровью, но она же была под наркозом, она не чувствовала, а я всю ее боль переняла на себя и потеряла сознание".
О философии и архитектуре
Ада считала, что здания, интерьеры, их цвет влияют на психологию человека. Поэтому перед тем как проектировать, нужно сделать концепцию — философскую и психологическую. А еще важно сотрудничать с дирекцией помещения. Если такого сотрудничества нет, то тогда теряется смысл и философия. Дирекция делает все на свое усмотрение, и помещение погибает.
Шут, Арлекин — он всегда смеется, даже когда ему грустно. Вот так и мы смеялись всегда, когда нам было очень плохо.
О работе над Парком памяти и крематорием, который художники называли "Храмом неба"
Нам говорили: "Вы строите это помпезное здание, памятник людям, которые умерли от инфаркта, от инсульта, от старости. А Ада отвечала: "Да! Мы делаем памятник. Но он не о болезнях, от которых люди умерли, он о том, как жило наше общество. Как жили люди".
Мы не считали возможным быть авторами крематория. Мы хотели быть авторами памятника, который будет рассказывать о жизни нашего поколения. Мы ставили памятник нашим отцам, дедам. Для этого мы все это строили.
Ада сказала мне: "Володя, внимательно посмотри, почувствуй, не тревожит ли тебя что-нибудь в этом пространстве". Я сосредоточился и говорю: "Да, есть тревога. Замкнутость. Чувство, что выхода нет". Несмотря на то что у нас в залах прощания не было углов, всюду был свет, и все равно я почувствовал, что не хватает выхода.
На следующий день мы, не спрашивая главного конструктора Вадима Сергеевича Коваля, вырезали в стене отверстие. В центре, между тремя залами, мы решили поставить источник света, чтобы люди, которые провожают, видели свет и струящуюся воду — жизнь.
Ада мне говорила: "Володя, никого не осуждай". Но события 82-го года не должны остаться в беспамятстве (тогда Стена памяти была залита бетоном — прим. ред.). И я пытаюсь выполнить ее завещание и думаю, что еще предстоит большая борьба за сохранение нашего наследия, нашей мастерской.
О доме-мастерской и планах сделать музей
В 2004 году к нам пришли люди из жилищного фонда, показали документы и сказали, что наш дом нам не принадлежит.
В какой-то момент Ада сказала: "Володя, я не могу жить в этой круговой лжи. Я, наверное, тебя оставлю одного. Может быть, тебе удастся сделать одному то, что нам двоим не удалось".
И Ада перестала бороться за свою жизнь. Она была больна. У нее были серьезные проблемы с сердцем. Но она никому не говорила и не жаловалась. Я никогда ни при каких обстоятельствах не слышал от нее жалоб.
Уже десять лет я без Ады, я все хочу привести в порядок наш архив. Он колоссальный и разнообразный. И я думаю, что тот, кто наверху, дал мне это время, чтобы я мог разобраться и оставить наш архив в порядке.
О любви
Мы считали, что любовь — это не смотрение глаза в глаза, а смотрение в одну сторону.
Ада была божественным человеком. Ни одному человеку она не сказала плохого слова. Никому не нанесла оскорбления.
Она была… крепкая. Мне казалось, молодая, я не помню никаких морщин. Она была энергичная. Даже в ситуации разрушения Стены. Она была очень энергичная.
Ада есть во всех наших скульптурах. Мы оба с ней есть во всех наших скульптурах. А сделать ее портрет? Это очень сложный вопрос. Ада никогда не делала конкретных работ. У нее всегда в работе было еще время. Время и прошлое, и настоящее, и будущее. И я боюсь, что я не сумею выразить ее так, как я ее понимаю. Настолько образной, какой она была. Она для меня была все.
Читайте также: История неофициального искусства Украины: Часть 2-я. Застой