Часть подъемников в Альберге работает до 16:00, часть — до 16:30. Я катаюсь с утра и до вечера: в числе первых приезжаю к подъемнику, и уезжаю одной из последних. Итак, 16:00, жизнь прекрасна и удивительна, я еду по привычному маршруту и вдруг замечаю, что вбок уходит «синяя» трасса, по которой я раньше не ездила. Люблю исследовать новые трассы, и делать это без карты — карты для слабаков. Итак, я сворачиваю и уверенно еду вниз (спойлер: неправильное решение). Горка хоть и «синяя», но почти отвесная. Я так концентрируюсь на спуске, что не обращаю внимания на то, что людей вокруг, хм, как бы нет. Наконец впереди показывается подъемник: он закрыт и не работает. Справа озеро, покрытое ледяной коркой, слева — ущелье, там есть узкая тропинка, но куда она ведет — непонятно. Впереди — застывший и безлюдный подъемник, картинка как из фильма ужасов. «Все в порядке, — говорю я себе, — сейчас позвоню кому-нибудь, скажу название подъемника, и за мной приедут». Достаю телефон. Связи нет, и позвонить я никому не могу. Никомушеньки. Я смотрю вверх, на горку, которую одолела: она длиннющая и почти отвесная, ползти по ней в лыжных ботинках в обнимку с лыжами и дурацкими палками — утопия. Но другого выхода нет. Я ползу. Ползу ужасно медленно, ботинки скользят, я падаю, сползаю, встаю, снова лезу. Тем временем, уже 16:30 — последние подъемники закрылись, катание окончено.
Стремительно сгущаются сумерки. Тут я начинаю паниковать: да я же застряла тут на ночь и замерзну к чертовой матери. Я не плакала ровно три с половиной года — отлично помню, когда делала это в последний раз. В общем я прекращаю свой сизифов труд, и реву. Боже, я в жизни так долго, со вкусом, с чувством не рыдала. В какой-то момент я так увлеклась процессом, что начала подвывать самой себе, поскуливать тоненько (спойлер: это меня и спасло). Я реву и вою, вою и реву, и вдруг, внезапно, сверху на горке появляется чей-то силуэт. Силуэт медленно скользит по горке: он едет ко мне, едет ко мне! Мой спаситель лихо притормаживает рядом. Его зовут Лукас, он работает смотрителем подъемника, и вообще не должен был здесь быть, но объезжал свою территорию и вдруг услышал «странный звук, как будто животное скулит». (Я смущенно потупила взгляд). Лукас обьяснил мне, что вверх подняться физически невозможно, а рации у него нет. Но мы можем спуститься в ущелье по той самой тропке, которая не вызвала у меня доверия. Она приведет нас в деревню Цуг, которая в четырех километрах от деревни, в которой живу я. Ехать по тропке я вряд ли смогу: она обледенела, придется идти пешком. Я так рада Лукасу, что согласна со всем: ущелье так ущелье!
Уже совсем темно: мы идем по тропинке, вокруг лес.
«Мое призвание — скейтбординг, — говорит Лукас, — я работаю скейтбордером летом, это утомляет. Приезжаю сюда на зиму смотрителем подъемника, чтобы отдохнуть».
«А у тебя нет мобильного? Может позвоним кому-нибудь из спасателей?» — я проявляю себя как внимательный и чуткий собеседник.
«Он разряжен», — отвечает Лукас, чем запускает во мне волну паранойи. А что, если он специально меня заманил в лес? И как это вообще, рации у него нет?
«А где ты учишься?» — я поняла, что при любых раскладах надо бы с Лукасом подружиться.
«Нигде. Я бросил школу в 16 лет, потому что не хочу жить так, как от меня все ждут. Хочу жить по-настоящему. Понимаешь?»
Я-то понимаю, но паранойя во мне достигает размеров поистине раблезианских. Тут в наушниках Джонни Кэш заводит «When a man comes around» (песню о всаднике Апокалипсиса), тьму разрывает сноп яркого света, а тишину — гул мотора. На тропинку, из-за горы вылетает снегоход. Владелец снегохода замечает нас и резко тормозит. Пару минут они с Лукасом о чем-то говорят на немецком языке, а я стою и глупо улыбаюсь (в принципе, так можно охарактеризовать всю мою жизнь — стою и глупо улыбаюсь).
«Садись, — орет мне водитель снегохода, как будто я глухая, — бери лыжи и садись! Я Рури! Меня зовут Рури!» Я усаживаюсь сзади: «Спасибо! А меня зовут…» Но Рури, похоже, по фигу как меня зовут. Он включает мотор и мы мчимся в ночь. Лукас едет за нами на своем сноуборде. Мы несемся во тьму, мне в лицо бьет ветер, летят комья снега, адски трясет, наушники улетают куда-то в сторону.
«Обожаю снегоход! — кричит мне Рури, — лучший транспорт!» Мне очень симпатична жизнерадостность Рури, к тому же он явился нам под песню Джонни Кэша, и я не хочу его обидеть. «Очень круто, Рури! — ору в ответ, — я в восторге!!»
Мы приезжаем в Цуг, меня встречают как героиню (что странно, ибо по факту я — идиотка, заплутавшая в горах), отпаивают глинтвейном. «Теперь, после того как я тебя спас, — хихикает Рури, — ты обязана прийти отобедать в моем ресторане!» И тут же наклеивает стикер с названием ресторана мне на шлем. «Это — маркетинг,», — хохочет Рури. Я вспоминаю свой пост о парке из Helen Marlen, и покорно киваю. Все в этой жизни — маркетинг.
Спустя час я еду в Лех, трясусь в автобусе и почему-то пишу пальцем на запотевшем стекле: officiel-online.com. «Это — маркетинг», — сказал бы Рури. Но я все же больше думаю о том, что сказал Лукас, скейтбордер и смотритель подъемника. «Хочется жить по-настоящему, а не так, как от тебя ждут». Желаю этого всем в 2016-м. Себе — обязательно. Вам, нашим читателям. И всей моей команде — диджитал-малышкам из L’Officiel Online.
